Кровь пьют руками (Нам здесь жить - 2)   ::   Олди Генри Лайон

Жаль, не начальнику следственного сие оценить!

- Мы, Гизело, с тобойдолго панькались! А теперь все - баста! Саботажа терпеть не будем!

Непохмелен. Небрит. Невежлив. Невоспитан. Не в себе. Не...

На мой стол мягко планирует толстый шуршащий журнал на ненашем языке. Большой красный кулак припечатывает его прямо к серому сукну.

- Допрыгалась?

Рявкнуть? Раз рявкну, два гавкну, этак совсем в собаку превращусь.

- Виктор Викторович, а можно еще раз? Или переводчика позовем?

Багровая физиономия застывает в немом удивлении. Наконец сообразив, кто таков загадочный Виктор Викторович (наверное, в жизни его по имени-отчеству не называли!), Ревенко бухается на стул, машет широкой ладонью.

- Переводчика тебе? Шуточки-бауточки? Да шефа чуть кондратий не хватил! Журналюги, мать их, с утра мэрию осаждают...

Толстый палец тычет в журнал. Ладно! Беру, читаю. С трудом читаю по-немецки все-таки. Впрочем, фотографию отца Александра узнаю сразу. Так-так, "Шпигель", свеженький. Когда доставить успели? А вот и заголовок. Второе слово - "Gewissen" - "совесть", первое - "Gefangene" - "пленник", нет, скорее "узник". Между ними "der"... Стало быть, "Узник совести". Что и следовало ожидать. Я ведь предупреждала!

В номере было все: и письмо самого отца Александра, и послание Валентина, архиепископа Берлинского (он же член синода Зарубежной Православной), и, конечно, статья. Фотография отца Николая тоже имелась, но маленькая - в самом конце, рядом с видом нашей тюрьмы, что на макушке Холодной Горы. Тут есть чем гордиться.