Курортная зона   ::   Первухина Надежда

Он, как и Лариса, сидел за стилизованным под тюремную решетку барьерчиком: его, как и Ларису, охраняли двое мрачноватых типов могучего телосложения… Только место Ежинского было как раз напротив Ларисиного, и она могла видеть, что, в отличие от нее, он вальяжно развалился в плюшевом кресле (а в ее полуголую задницу вгрызаются занозистые доски паршивого табурета – ей даже не дали другой одежды перед Судом: она так и сидела, в чем была в камере: в растянувшейся водолазке и несвежих трусиках, что вызывало дополнительное чувство унижения и беззащитности). Ежинский вырядился в костюм-тройку с шелковым отливом (силуэт “мужчина-бабочка”), в наманикюренных, покрытых бесцветным, но очень блестящим лаком пальцах вертел изящную тросточку с золотым набалдашником в виде розы, смахивающей больше на женские гениталии. Волосишки насильника кто-то не поленился тщательно уложить в прическу а-ля Аристотель Онассис, хотя внешности Ежинского до облика знаменитого греческого миллиардера было весьма далеко. Лакированные штиблеты жулика-морфера сверкали ярче, чем хрустальные туфельки Золушки. А еще от него наповал разило каким-то дорогим мужским одеколоном. Похоже, от Теда Лапидуса. Одеколон навел Ларису на мысли о прошлом: “Попался бы ты мне, когда я исполняла роль косметолога с чемоданчиком эксклюзивной парфюмерии. Я б тебя надушила …” Хотя теперь это представлялось нереальным.

– Суд просит почтеннейшую публику садиться, – сказала изысканного вида дама.