Мичман Хорнблоуэр   ::   Форестер Сесил Скотт

Его деликатный желудок, с таким трудом привыкший переносить качку на борту фрегата, положительно отказывался привыкать к хаотическим движениям хрупкого маленького суденышка, поставленного на ночь на плавучий якорь. Помимо морской болезни, мичмана терзали холод и усталость. Всю ночь его выворачивало наизнанку - это была для него уже вторая подряд ночь без сна. Но сильнее морской болезни угнетала его мысль о том, что он не оправдал доверия своего командира и потерял порученное ему судно. Он клял себя за то, что не догадался вовремя подвести пластырь под пробоину, нанесенную ядром с "Неутомимого". Чем дольше он об этом думал, тем непростительней казалась ему эта ошибка в его собственных глазах. Бесполезно было напоминать себе, что у него с самого начала оказалось слишком много дел и слишком мало людей. Надо было охранять пленников, чинить перебитую рею, прокладывать курс... И как он мог позабыть, что рис впитывает влагу не хуже губки!? Его обманула и сбила с толку сухость трюмных отстойников; откуда ему было знать, что это лишь видимость благополучия. Конечно, он мог привести эти факты в свое оправдание, но не было ему прощения в главном он погубил корабль и провалил свое задание.

На рассвете французы, пробудившись от сна, оживленно болтали на своем птичьем языке, подобно сорочьей стае. Проснувшиеся Мэтьюз и Карсон сладко потягивались за спиной Хорнблоуэра, с хрустом расправляя затекшие за ночь члены.

- Завтрак, сэр? - почтительно осведомился Мэтьюз.

Слова матроса напомнили Хорнблоуэру его не столь уж далекое детство. Маленьким мальчиком он страшно любил играть в потерпевшего кораблекрушение.