Анискин и Боттичелли   ::   Липатов Виль Владимирович

Чего они видят, кроме этого проклятого рубля? Обишка течет, на солнце поблескивает - им это без интересу, зорька на небе играет - им это сбоку припека, скворец на ветке поет - они это не слышат. Ты помнишь деда Абросимова?

- Но!

- Помирал, так плакал, жалился: "Сколь добра нажил, и все - бросать! Дом, флигель, амбарушка шесть на шесть, восемь тысяч деньгами..." Я сижу, слушаю, сердце стонет. Убогий, думаю, обделенный радостью, хоть и дожил до восьмидесяти шести... Чего ты, думаю, человечишко, жалеешь? - Анискин опустил голову, затосковал. - Ведь, мать, отчего помирать страшно? Ты в сырой земле лежишь, а тополь почку дает; ты под крестиком или звездой в сырой земле обретаешься, а Обишка лед сбрасывает...

Глафира недовольно переставила с места на место посуду, стукотнула вилками и ножами.

- Чего это ты раскаркался, отец! Смерть, смерть... Эк тебя занесло!

- А не мальчишка! На седьмой десяток валит - оглядываться не успеваешь...

- А ты не оглядывайся, ты давай-ка, отец, чай свой допивай, да спать будем ложиться... Ты теперь с этими иконами спать-есть не будешь, так что давай-ка, отец, ладься в постелю...

За ситцевым пологом, на огромной деревянной кровати, каждый под своим одеялом, на пышных подушках, слабо освещенные, лежали муж и жена Анискины.

- Я тебе, отец, с этими иконами, чтоб им неладно было, могу помощь оказать, - по-ночному тихо и ласково говорила Глафира. - Ежели их кто из наших, деревенских, увел, так я это дело через старух разведаю... Ну, чего помалкиваешь?

- А того помалкиваю, что удивляюсь на тебя, мать.

- С чего бы?

- А вот с того, что к тебе эти старухи богомолки, как мухи на мед, липнут.