Ночь длинна и тиха, пастырь режет овец   ::   Иванов Борис

Даже больной, закутанный в шарф и в старых опорках, равнодушно, но без неприязни, Корзухин кивал, а в комнате указывал на большой под пелеринкой чайник. Нет у Коли никакого права обижаться на художника, но все-таки преданность, думал он, можно было бы и оценить. И мысленно, удаляясь от дома Корзухина, Студент произносил упреки.

Сегодня он прочел одного старого писателя, который спрашивал: "Что для жизни государства два-три хороших или даже гениальных художника? Народ даже не заметит их отсутствия и прекрасно обойдется без них". В связи с этой тирадой Коле пришла в голову мысль - он сказал бы Корзухину, что вопрос надо поставить иначе: если два-три гениальных художника в стране все-таки существуют, конечно, значение их, можно согласиться, для нации ничтожно, но весь смысл вопроса в другом: нужно ли этих художников, если они все-таки существуют, уничтожить или сделать так, чтобы их не могло быть? Если вывод: нужно, тогда ясно, что их значение колоссально. Да, колоссально! Вам, Мастер, - сказал бы Коля, - рассуждения, знаю, чужды, - что вам до этого, но оправдание народа через гения (вспомним немцев и Гете), гений снимает проклятие с судьбы народа, проклятие быть немым и ничтожным.

Унылый Коля занимал себя воображаемой беседой, и вдруг! - ослепительная догадка! Как не пришла ему эта мысль прежде! Мастер пишет ВЕЛИКУЮ КАРТИНУ! Затворился - и пишет.