Поиск предназначения или Двадцать седьмая теорема этики   ::   Стругацкий Борис

(Но ведь он МОГ бы поскользнуться, не так ли? Ведь на краю проруби было не менее же скользко, чем на лестнице? А раз мог, значит, опять же ПОДВЕРГАЛСЯ? Так? И, значит, здесь снова начинается наворачивание друг на друга смертельных вероятностей, и значит, эта несостоявшаяся случайность тоже работает на Основную Теорему?.. И значит, это тоже важно и тоже должно быть вспомнено?.. Он заставлял себя рвать такого рода рассуждения на середине, иначе - по логике - он должен был в конце концов упереться в самый банальный из парадоксов: жизнь - смертоносна, ибо чревата смертью по определению).

Но почему он совсем не запомнил ни своего лица тогдашних времен, ни маминого? Мама была для него тогда - что-то большое, теплое, живое, радостное... неколебимо надежное. Мама была - жизнь. Все, кроме мамы, было - смерть. У мамы не было лица, - как нет и не может быть лица у жизни, у тепла, у счастья... Мама была - ВСЕ.

Своего же лица он не запомнил потому, что это было нечто вовсе не существенное - как рисунок обоев... как цвет занавесок... как запах одеяла... Какая кому разница, чем пахло одеяло?.. Какая кому разница, как выглядело его лицо?.. А, может быть, он просто никогда не глядел на себя в зеркало? Да и было ли в доме зеркало?..

Но он запомнил лицо Фроси. Наверное, потому что оно было яркое. Таких лиц больше не было вокруг: красные щеки, красные губы, черные яркие брови... И громкий сытый голос. Фрося работала в хлебной лавке.

Всего на их лестнице было двадцать три квартиры.