JК
Прорицатель :: Светлов Роман
Страница: 345 из 368Утомленный поездкой сквозь минувшее, караван торопливо взобрался на окружавшие долину холмы. Лишь один вожатый уезжал с сожалением.
— Ну ничего, — сказал он Калхасу, уже располагаясь на ночлег. — Зимой поведу караван обратно. Зимой в земле особо не покопаешься, но все равно — дыхание перехватывает, когда проезжаешь здесь…
Весна быстро меняла равнину вокруг каравана, однако для Калхаса время текло все равно как-то странно. Чтобы ни случалось, где бы они ни ехали, тот самый холодный день, когда умер Дотим, не желал кончаться. Он проступал сквозь теплые дожди, сквозь деятельное, как весенний степной сурок, солнце, сквозь покрывающуюся бурой зеленью землю. Калхас уже смирился с тем, что бегство из Габиены не сотрет ни грана памяти в его сердце. Боль, правда, стала глухой, как голос, доносящийся из-за толстой стены. Но эта стена спрятала под собой и остальной мир. Самые яркие цвета, самые яркие краски тускнели, пока пробирались сквозь нее.
И все же, когда однажды утром разом повсюду распустились маки, даже Калхас был поражен. Пурпурные, алые, лиловые полосы вслед за порывами ветра струились по равнине. Душный горьковатый пар поднимался от цветов. Лоб стягивал едва заметный обруч, но глаза казались зоркими до необычайности, а по сердцу текла маслянистая радость. Голоса караванщиков стали громче, кто-то достал вино, и теплый от солнца, пахнущий козьим молоком бурдюк стал ходить по рукам.
Гиртеада тоже приложилась к нему.
— Ну ничего, — сказал он Калхасу, уже располагаясь на ночлег. — Зимой поведу караван обратно. Зимой в земле особо не покопаешься, но все равно — дыхание перехватывает, когда проезжаешь здесь…
Весна быстро меняла равнину вокруг каравана, однако для Калхаса время текло все равно как-то странно. Чтобы ни случалось, где бы они ни ехали, тот самый холодный день, когда умер Дотим, не желал кончаться. Он проступал сквозь теплые дожди, сквозь деятельное, как весенний степной сурок, солнце, сквозь покрывающуюся бурой зеленью землю. Калхас уже смирился с тем, что бегство из Габиены не сотрет ни грана памяти в его сердце. Боль, правда, стала глухой, как голос, доносящийся из-за толстой стены. Но эта стена спрятала под собой и остальной мир. Самые яркие цвета, самые яркие краски тускнели, пока пробирались сквозь нее.
И все же, когда однажды утром разом повсюду распустились маки, даже Калхас был поражен. Пурпурные, алые, лиловые полосы вслед за порывами ветра струились по равнине. Душный горьковатый пар поднимался от цветов. Лоб стягивал едва заметный обруч, но глаза казались зоркими до необычайности, а по сердцу текла маслянистая радость. Голоса караванщиков стали громче, кто-то достал вино, и теплый от солнца, пахнущий козьим молоком бурдюк стал ходить по рукам.
Гиртеада тоже приложилась к нему.