Русский клан   ::   Косенков Виктор

— Вы себе представляете этот век, где куртуазный маньеризм возводился в ранг высшей добродетели, где люди ценили и понимали тонкость чувств и высоту стремлений. Ах, это было славное время. Сережа Есенин. Андрюшенька Белый… Это боги! Боги поэзии. Нежные, чувственные. Они не могли уберечь страну от наваливающегося ужаса. Увы, увы! Для этого они были слишком нежны. И теперь их проходят в школе. Вы ведь проходили Есенина?

— Да, конечно, — ответил Полянский коротко, сразу отказавшись от идеи процитировать: «белая береза под моим окном». Есенин ему не нравился.

— Вот видите. — Аграновская едва не заплакала. Ее голос дрогнул. — А ведь это все равно что учить в школе «Отче наш». Это же не стихи, это молитвы, экстаз, высшая форма творения. Есенина надо чувствовать. Телом, душой, всем своим существом. А мы талдычим бесконечное: «плачет иволга, схоронясь в дупло».

— Иволги в дуплах не селятся, — неожиданно для самого себя ляпнул Полянский.

«Кто меня за язык тянул?»

— Да? Разве? — У Нинон был вид разбуженного человека. — Хм. Как странно, но, впрочем, может быть. Может быть, вы не точно знаете, в конце концов.

Миша вежливо улыбнулся: конечно, мол.

— Кстати, как вы оцениваете еду?

— Замечательно. — Полянский расплылся в еще более широкой улыбке. — Очень вкусно. Только я не пойму, что это за… состав.

— Птичий мозг, — ответила Аграновская.

— Птичий? Мозг? — У Миши началось активное слюноотделение, которое обычно предшествовало рвоте. «Только бы не сблевать, боже мой, только не это!» — взмолился он.

— Изысканное блюдо, — заявила Нинон.