Самый далёкий берег   ::   Бушков Александр Александрович

Психиатры тоже сходят с ума за милую душу, ничуть не хуже всех прочих, но Терехов был уверен, что в данный момент здоров. Он мог поклясться чем угодно, что Кирьянов был — до недавнего времени. Что была его рукопись. Что были их разговоры. Сначала все это было, а потом ничего этого не стало…

— Разрешите? — Бодрый, уверенный голос, незнакомый, ничем не напоминавший робкого больного.

— Да-да, — машинально сказал Терехов, чуя полнейшую опустошенность.

Незнакомец вошел. Рослый, крепкий мужик лет двадцати восьми — тридцати, высокий, широкоплечий, светловолосый и синеглазый, хоть картину с него пиши: истинный ариец, характер стойкий, нордический. Стоп, стоп! Почему из всех возможных ассоциаций в голову пришла перво-наперво именно эта?

Ничего в его одежде не было от недоброй памяти истинных арийцев, наоборот. Камуфляжный бушлат родной российской армии, черная вязаная шапочка, пятнистые брюки заправлены в безукоризненно надраенные черные берцы. Ни знаков различия на погонах, ни эмблемы на рукаве…

— Чем могу? — торопливо спросил доктор. Синеглазый уверенно шагнул вперед и положил на стол, прямо перед доктором, кусочек шероховатой бумаги, качеством самую малость получше оберточной. Там был какой-то типографский текст, и что-то вписано от руки синей пастой, и бледная печать внизу, круглая, и бледный треугольный штамп в левом верхнем углу…

— Повесточка вам, товарищ капитан, — безмятежно сказал незнакомец.