Седьмая часть тьмы   ::   Щепетнёв Василий

— Позвольте полюбопытствовать, — Лернер отмахнулся от назойливой соломки, норовившей залететь за галстух, — здесь ярмарка будет, или что?

— Не знаем. Мести велено, и метем. Эй, ребята, коня барину, поживее!

Откуда-то сбоку привели иноходца в роскошной, богатой сбруе, что иноходец — Лернер знал наверное.

— Садись, садись, барин. Чище будет наверху, вот увидишь, чище.

Он вскочил в седло, ловко, хотя сроду не ездил верхом. Действительно, стало чище, яснее: мужики мели паркет. Паркетины, светлые и темные, чередовались так, что выходили большие, трехсаженные квадраты. Шахматы. Шахматная доска.

— Прикажешь партию? — старшина хитро прищурился. — Конь ходит глаголем, буквой «гэ». Влево и вправо, вперед и назад, прыгая через своих и чужих.

— А вверх? — спросил Лернер, заранее зная, что спрашивать нельзя.

— Как будет угодно. Начнем?

Паркет вспучился, черный столб попер снизу, вырастая на глазах. Конь испуганно развернулся к столбу задом и начал лягаться, Лернер едва удержался.

— Что это?

— Глаголь растет, виселица. Вверх, как велел. Крепче держи, неровен час, понесет.

Треснуло дерево, что-то острое впилось в затылок.

— Паркетину расщепило, барин. Всегда бывает, летит щепа, когда глаголь растет. Ты ее не трогай, щепу, становую жилу порвешь. Она сама выйдет, после.

Треск сменился стуком, громче и громче, затылок разламывался от боли.

— Помост мастерят, эшафот. Нельзя без эшафота, не хуже немца порядок понимаем, — мужик взял коня под уздцы и стал разворачивать к виселице. — Молодцы в момент поставят, не сомневайся.