JК
Сельва не любит чужих :: Вершинин Лев
Страница: 26 из 138Еще несколько секунд, возможно минута-другая, и он снова потерялбы себя, на сей раз окончательно, превратился бы в сгусток бессильного крика, корчащегося в луже собственной мочи и блевотины. И это, несомненно, стало бы концом всех надежд, полным и бесповоротным, потому что безумие, единожды вступив в свои права, уже не торопится уходить.
Но в самый последний миг, уже на пороге, путь в черно-багровую жаркую мглу заступил Голос. Голос был ощутим почти физически. Он ухватил за шкирку, встряхнул, заставляя опомниться, и плеснул в лицо холодной водой.
«Цыц, салага! — старчески-хрипловатый Голос был абсолютно спокоен, во всяком случае, пытался звучать именно так, сдержанно и немного презрительно. — Цыц, кому сказано! Еще не обделался, нет? Уже хорошо. Не верь; если кто скажет, что не обделался в первом бою. Я, например, просто гадился и не стыжусь того. Главное, ты жив, Димка, а мясо нарастет…»
Не было здесь Деда. Просто не могло быть. Но Голос звучал так близко, так явственно, что Дмитрий едва не протянул руку, чтобы дотронуться до знакомого, любимо-| го, большого и рыхлого плеча. Гнусная дрожь мгновенно исчезла, словно и не было ее вовсе, сгинула прочь вместе с комом в горле и кислым привкусом на небе. В присутствии Деда попросту невозможно было оставаться слабым.
«Придите в себя, лейтенант-стажер Коршанский! Не позорьте мундир!»
О, в этом Дед оставался самим собой! Именно этими словами встретил он девятилетнего Димку, когда внука сняли наконец с верхушки высоченного тополя.
Но в самый последний миг, уже на пороге, путь в черно-багровую жаркую мглу заступил Голос. Голос был ощутим почти физически. Он ухватил за шкирку, встряхнул, заставляя опомниться, и плеснул в лицо холодной водой.
«Цыц, салага! — старчески-хрипловатый Голос был абсолютно спокоен, во всяком случае, пытался звучать именно так, сдержанно и немного презрительно. — Цыц, кому сказано! Еще не обделался, нет? Уже хорошо. Не верь; если кто скажет, что не обделался в первом бою. Я, например, просто гадился и не стыжусь того. Главное, ты жив, Димка, а мясо нарастет…»
Не было здесь Деда. Просто не могло быть. Но Голос звучал так близко, так явственно, что Дмитрий едва не протянул руку, чтобы дотронуться до знакомого, любимо-| го, большого и рыхлого плеча. Гнусная дрожь мгновенно исчезла, словно и не было ее вовсе, сгинула прочь вместе с комом в горле и кислым привкусом на небе. В присутствии Деда попросту невозможно было оставаться слабым.
«Придите в себя, лейтенант-стажер Коршанский! Не позорьте мундир!»
О, в этом Дед оставался самим собой! Именно этими словами встретил он девятилетнего Димку, когда внука сняли наконец с верхушки высоченного тополя.