Семь стихий   ::   Щербаков Владимир

А потом старик, запыхавшись, принес под плащом лучевой пистолет, что меня немало удивило, и мы палили поочередно, словно по мишени, по входному блоку, а пластик, пружиня, отступал и с певучим мягким звуком возвращался на место, в мгновение ока затягивая раны и рубцы. Укрытие не поддавалось.

Через четверть часа я изнемог, и мы ушли, побежденные, покорившиеся, тихо, как отходят шлюпки от ночного причала.

Я мучительно искал выход. Если связаться с Никитиным? Через час, от силы через два он будет здесь, на борту "Гондваны". Полетим вместе. Или нет... Лучше я его оставлю здесь на некоторое время. Но как осуществить этот простой план, если даже обычный видеофон расположен в каюте Ольховского? Вторая установка у его помощника, но воспользоваться ею тоже нельзя без его ведома. А в том, что согласия на прибытие эля не будет, я не сомневался. У Ольховского неуязвимая позиция: он считал, что отвечает за меня. Переубедить я его не мог. Потому что он был прав. Как же он примет Никитина, если тому надо следовать прямехонько через кольцо тайфуна, а если обогнуть его, то воздушная экспедиция лишится смысла из-за невосполнимых потерь времени. Уж он-то сообразит, что будет после... Придется разрешать Никитину обратный полет. Или мне вместо него. Или нам обоим.

Ольховский был настороже, и обойти его я не мог. Он дал мне понять, что лимит несчастных случаев на "Гондване" полностью израсходован. И я не мог возразить.

Моя безопасность была сейчас превыше всего: я был гостем "Гондваны".