Смилодон   ::   Разумовский Феликс

Так думал Буров, шагая по ночному городу и не отнимая пальцев от рукояти волыны. Шел трудно, нелегко. Падальщики и трупоеды почуяли, что бабр устал, и попытались дважды из-за угла вцепиться ему в глотку. И опять Буров резал, стрелял, бил ногами в пах, бешено кричал, с хрустом травмировал суставы, пальцами выдавливал глаза, вырывал трахеи и размалывал позвонки. Дошел. И еще издалека увидел щель, где обреталась колдунья. Щель превратилась в жерло вулкана, в огнедышащую впадину, светящуюся в ночи остывающими углями. Вокруг сновали обезумевшие люди, едко пахло дымом, пожарищем и бедой, где-то рядом, совсем по-волчьи, выла собака. Скорбь, смрад, плач плотным облаком висели над толпой. Не унывал только уличный нищий — босой, донельзя грязный, в драном рубище он пророчествовал с интонациями кликуши:

— Всем, всем вот так же гореть в геенне огненной!.. За грехи наши, за грехи. Завтра все решится, завтра, на кладбище. И пойдет ходуном земля, и все живое попрячется в норы, и не будет ни воды и ни пищи, ибо превратятся злаки в полынь, а реки напитаются кровью, зловонным калом и смертоносной отравой. И люди превратятся в животных, и солнце станет мрачным, и луна, как власяница. Я сказал!..

— Заткнись, — попросил его Буров, сунул, не считая, серебра и, напрягая связки, позвал: — Анита! Анита!

Машинально, не подумав, от отчаяния — кто услышит в этаком-то бедламе?

— Нет ее, нет ее, нет! — с хохотом отозвался нищий, вскочил и, неизвестно чему обрадовавшись, зайцем поскакал в темноту.