Станция назначения   ::   Лазарчук Андрей

А вот подросток, исколотый штыками, но не разжавший рук, сомкнутых на горле пса...

Здесь стреляли в толпу из автоматов...

А вот... Не отворачивайся, скотина, ты ведь это защищал! ...подвешенное за ноги на перекладине ворот окровавленное тело, не понять, мужчина или женщина; рядом в пыли валяется содранная кожа...

Сначала Генрих видел и воспринимал все с пугающе-холодной ясностью. Потом будто что-то лопнуло и прорвалось в нем, и он уже не помнил с этого момента почти ничего... Потом его долго и мучительно рвало, и мощная раскручивающаяся внутри него пружина гнала его прочь, прочь, прочь отсюда, куда угодно, только дальше, дальше, еще дальше...

Я не могу больше. Понимаете, я больше не могу. Я ведь не знал всего этого!

Все ты знал, сказал беспощадный внутренний голос. А не знал, так догадывался - и жизнь готов был положить, чтобы этого не узнали другие те, по ту сторону... Потому что стыдно, невыносимо стыдно, стыдно так, что стыднее быть не может - когда за твоей спиной, при твоем попустительстве и в конечном счете твоими руками творят такое...

Генрих сидел под деревом, ловя ртом падающие с веток крупные холодные капли. Лес обступал его, мрачноватый, неподвижный, безликий, размытый дождем, похожий на людские толпы с картин Дюпре. И, глядя на этот лес, Генрих чувствовал, как медленно, по каплям, вливается в него темный, глубинный, безнадежный ужас, ужас грешника, вдруг осознавшего, что врата ада уже захлопнулись за ним.