JК
Стоячие камни :: Дворецкая Елизавета
Страница: 576 из 665 — Если ты нечисть, то поди под землю, где твой дом! Тор и Тюр мигом расправятся с тобой, если ты из рода троллей!
— Нет, я не троллиного рода, и крови камней во мне нет, — без боязни ответила старуха и села на корточки у костра, как будто устраиваясь надолго. — Тор и Тюр мне не помеха. Я хожу по тропам человеческого рода.
«Знахарка или просто безумная?» — подумалось Вильмунду. Он и сам сообразил, что нечисть не подошла бы так близко к огню, и стыдил себя за беспричинный страх, приводя себе же в оправдание внезапность появления старухи. Он хотел хотя бы в мелочах оставаться храбрецом.
Положив копье на землю, Вильмунд сел на прежнее место.
— Как твое имя? — спросил он у старухи.
— У меня много имен, — протяжно ответила она. — Звалась я Хопп — Надежда, звалась я Эрелюст — Честолюбие. А теперь голова моя седа, век мой подошел к концу, и теперь мне одно имя — Рюнки, Сморщенная.
Усевшись на землю, старуха обхватила руками колени и стала медленно раскачиваться, глядя через костер куда-то вдаль. Ее неторопливый низкий голос, отрешенный взгляд и равномерное покачивание завораживали Вильмунда. Он разглядывал ее лицо, покрытое глубокими морщинами; в свете костра они казались черными, как будто в складки кожи набралась зола долгих прожитых лет, и в них виделся какой-то таинственный, неуловимый для простого глаза, но многозначительный узор, словно руны самой судьбы. Никогда еще Вильмунду не приходилось видеть таких странных лиц, но старуха вдруг показалась ему давно знакомой, почти родной, как рабыня-нянька, когда-то менявшая ему пеленки. От всего ее облика веяло чем-то глубинным и забытым.
— Куда ты идешь? — снова спросил Вильмунд.
— Нет, я не троллиного рода, и крови камней во мне нет, — без боязни ответила старуха и села на корточки у костра, как будто устраиваясь надолго. — Тор и Тюр мне не помеха. Я хожу по тропам человеческого рода.
«Знахарка или просто безумная?» — подумалось Вильмунду. Он и сам сообразил, что нечисть не подошла бы так близко к огню, и стыдил себя за беспричинный страх, приводя себе же в оправдание внезапность появления старухи. Он хотел хотя бы в мелочах оставаться храбрецом.
Положив копье на землю, Вильмунд сел на прежнее место.
— Как твое имя? — спросил он у старухи.
— У меня много имен, — протяжно ответила она. — Звалась я Хопп — Надежда, звалась я Эрелюст — Честолюбие. А теперь голова моя седа, век мой подошел к концу, и теперь мне одно имя — Рюнки, Сморщенная.
Усевшись на землю, старуха обхватила руками колени и стала медленно раскачиваться, глядя через костер куда-то вдаль. Ее неторопливый низкий голос, отрешенный взгляд и равномерное покачивание завораживали Вильмунда. Он разглядывал ее лицо, покрытое глубокими морщинами; в свете костра они казались черными, как будто в складки кожи набралась зола долгих прожитых лет, и в них виделся какой-то таинственный, неуловимый для простого глаза, но многозначительный узор, словно руны самой судьбы. Никогда еще Вильмунду не приходилось видеть таких странных лиц, но старуха вдруг показалась ему давно знакомой, почти родной, как рабыня-нянька, когда-то менявшая ему пеленки. От всего ее облика веяло чем-то глубинным и забытым.
— Куда ты идешь? — снова спросил Вильмунд.