JК
Страна, о которой знали все :: Бушков Александр Александрович
Страница: 42 из 55Вот что, Патрик, сегодня ты свободен, поезжай и напейся. Иди в любой кабак, в любой бордель, бей стекла, твори, что душе угодно, контора все оплатит, но завтра — будь как огурчик. Работы у нас невпроворот, надвигаются решающие события, Мукиели подходит к столице, и пора подумать, как без шума прикрыть лавочку.
Он мечтательно уставился в потолок и продекламировал:
— Что за женщина жила,
бог ее помилуй!
Не добра и не верна,
но мужчин она влекла
с сатанинской силой.
Да, мужчин влекла она
даже от Сент-Джаста,
ибо Африкой была.
Южной Африкой была,
нашей Африкой была,
Африкой — и баста!
Вот так, Патрик. Пусть на бумаге, но Африка — наша.
Часов до трех пополудни я пил у Джима. У Джима, как всегда, было людно и шумно, резво бегали официантки, обнажался под музыку кардебалет, а я сидел, уставившись на очередную пустую бутылку, и думал, что же мне теперь делать?
В истории с Гванеронией нет ничего необычного — мы с Райли устали повторять это друг другу. С точки зрения обывателя, мир — всего лишь газетная полоса, экран телевизора, и когда я сижу над очередной сводкой, я ничем не отличаюсь от какого-нибудь Джонса, листающего воскресное иллюстрированное приложение. Катастрофы, убийства, бои — для нас — нечто эфемерное, существующее бог знает в каком измерении.
Он мечтательно уставился в потолок и продекламировал:
— Что за женщина жила,
бог ее помилуй!
Не добра и не верна,
но мужчин она влекла
с сатанинской силой.
Да, мужчин влекла она
даже от Сент-Джаста,
ибо Африкой была.
Южной Африкой была,
нашей Африкой была,
Африкой — и баста!
Вот так, Патрик. Пусть на бумаге, но Африка — наша.
Часов до трех пополудни я пил у Джима. У Джима, как всегда, было людно и шумно, резво бегали официантки, обнажался под музыку кардебалет, а я сидел, уставившись на очередную пустую бутылку, и думал, что же мне теперь делать?
В истории с Гванеронией нет ничего необычного — мы с Райли устали повторять это друг другу. С точки зрения обывателя, мир — всего лишь газетная полоса, экран телевизора, и когда я сижу над очередной сводкой, я ничем не отличаюсь от какого-нибудь Джонса, листающего воскресное иллюстрированное приложение. Катастрофы, убийства, бои — для нас — нечто эфемерное, существующее бог знает в каком измерении.