Таэ эккейр!   ::   Раткевич Элеонора Генриховна

Подумаешь, посторонилась – эко диво! Нет, другое ощущение, никогда прежде не испытанное… словно вовсе не в уме его, а вот именно что в теле, в неподвластном ему тепле плоти, в своевольной прочности костей нечто неведомое томится неизбывной жаждой поиска – и если не обретет желанной цели, не успокоится вовек. Томление такое яростное, что почти осознанное – словно у плоти может быть свой немыслимый разум – тяга настолько неодолимая… тяга чего – и к чему? Что так мучительно жаждет соединиться – и с чем? Лерметт не знал. Но там, где это неведомое обретало свою незнаемую цель, наступало успокоение… и темное колыхание боли словно бы уменьшалось… да нет же, не словно бы – уменьшалось, истаивало, отступало все дальше и дальше, покоряясь прохладе, сжимающей его виски.

Лерметт застонал и вновь попытался приподняться. Из невесомой нежности звездного света вынырнуло лицо Эннеари – темное, сосредоточенное, усталое.

– Лежи спокойно, – повторил Арьен уже вслух, и его пальцы сжали виски Лерметта еще сильнее. Голос эльфа был непривычно глуховатым и утомленным. – Я не смогу правильно срастить раны, если ты будешь вертеться.

Тут только Лерметт все понял и вспомнил – и по лицу его так и хлынули жаркие слезы благодарности и скорби. Раньше он думал, что это просто говорится так для красного словца – жаркие слезы. Разве слезы бывают горячими? Ерунда сплошная. И лишь теперь он понял, что это не ерунда, а правда, несомненная и мучительная. Слезы, катившиеся по его щекам, были жаркими, жгучими, как его горе, и он не мог бы их удержать, даже если бы и хотел – впервые в жизни.

– Так не пойдет, – без всякого выражения пробормотал Арьен этим новым глуховатым голосом, и его пальцы скользнули вдоль висков Лерметта чуть вперед.