Таро Люцифера   ::   Маркеев Олег Георгиевич

— А нафига нам такой друг?

Корсаков закашлялся, вытерев глаза, уставился на девушку.

— Я думал, у вас любовь.

Анна хмыкнула.

— Впрочем, это ваши дела, — пробормотал Корсаков, вновь погружаясь в наркотическое благодушие.

Передавая друг другу самокрутку, добили ее до конца. На разговор никого не пробило. Сидели молча, уставившись на язычки пламени.

В глазах у Корсакова вдруг поплыло, призрачный свет хлынул через края бутылочных светильников и залил комнату янтарным свечением.

— Оплавляются свечи на старинный паркет,

Дождь сбивает на плечи серебро эполет,

Как в агонии, бродит молодое вино,

Пусть былое уходит, что придет — все равно…

Корсаков облизнул сухие, горькие от травы губы.

— Чьи это стихи? — тихо спросила Анна.

— Володя Высоцкий, — ответил Корсаков.

— Мой папа тоже иногда слушает Высоцкого. Говорит, очищает душу. Типа психотерапевта.

Замечание о папе, Корсаков пропустил мимо ушей.

— Был такой гений — Владимир Высоцкий, — продолжил он. — Гений, потому что умер вовремя. Умер, когда окончательно сгнило то, частью чего он был.

— Что сгнило?

— «Совок». «Совок», девочка. Брежнев, Сахаров, Олимпиада… Фарцовка, портвейн и Солженицын под подушкой. Все мы родом из «совка». Все… И ничего с этим уже не поделать.

— А я думала, что совок — это то, чем в песке ковыряются, — хихикнула Анна.

— Счастливая, — вздохнул Корсаков.