Не стреляйте в рекламиста   ::   Гольфман Иосиф

Она просто залезла с Ефимом в палатку, и, судя по ее смеху и его довольному бубнению, им было хорошо.

Мне в голову пришла мысль, что я ведь мог и не найти его на дне. И сам ужаснулся своим мыслям. Было так горько, как никогда раньше. Какая-то вселенская обида.

Я пошел на берег и сел на перевернутую вверх днищем "Пеллу". На западе догорала последняя полосочка заката. Первые звезды проявились. Вдруг прорезались птицы. Все у всех было хорошо. Кроме меня. Мне было плохо. Я впервые всерьез подумал о самоубийстве. Нет, не то чтоб у меня появились суицидальные планы. Просто волей-неволей размышляешь о состояниях, в которых тебе было бы не так больно, как сейчас.

* * *

Как он подошел, я не заметил.

- Не злись, Толстый, - прозвучало над ухом. Я обернулся. Вид у него был виноватый.

- Я не злюсь, - честно ответил я. Мои ощущения действительно нельзя было назвать злостью.

- У нас с Ленкой ничего не было. Ты не думай.

- Я и не думаю.

- Она очень хорошая, - вдруг сказал Ефим. - Но тебе придется сильно потрудиться.

- Я ничего никому не собираюсь доказывать.

- Тогда сиди остаток жизни на перевернутой лодке, - внезапно разозлился он. И ушел с Боцманом в темноту.

Я не стал остаток жизни сидеть на днище "Пеллы". И, чтобы убедить Лену в том, что я стою ее любви, мне хватило всего-навсего семи лет. И я все равно слегка ревную ее к этому фраеру.

Придя в "хату", я раздал приближенным жратву и сигареты. Антон тоже был на выходе, а я бы с удовольствием с ним поболтал.