Троя (Рассказ о четырех буквах)   ::   Гуревич Георгий Иосифович

И ярость вымывает наружу последние силенки, запасенные для спасения жизни, для последнего смертного боя.

В тот раз я злился на самого себя. Впрочем, я всегда прежде всего злюсь на себя, говорят, это сравнительно редкое свойство. Но что мне Вася Богомол со своей птичьей головкой, что мне клетчатый сюиссянин, который еще в животе матери плясал на волнах, а у нас пляшет медленнее Васи? Что они мне? Мне своим-своим-своим темпом надо было идти, своим-своим-своим умом жить, а я в подражатели записался. Тоже чемпион! Ведущий ему нужен, указчик на каждое движение. А сам, такой-сякой немазаный, сам ты думать не хочешь? Может, и ногами двигать не хочешь, лодырь разнесчастный? Двадцать четыре секунды проиграл! А ну давай, давай, давай!

И я дал. И добавить к этому слову нечего. Второй круг весь у меня перед глазами: блики, тени, оттенки, хоть сейчас рисуй картину. Третий я помню логически: о чем думал на каком этапе. От четвертого помню только одно: напряжение. Весь он слился в единый сплошной спурт, в сплошное «давай-давай-давай!». Это не трибуны, это я сам себе кричал мысленно. За три километра до финиша начал финишировать. Как выскочил из-под морды кенгуру, так и рванул.

Какая там плавность, оптимальное скольжение, экономия сил. Я толкался все чаще, вдвое чаще, чем полагается, все закорачивая шаг, лишь бы скорость нагнать: давай, давай, давай! Сюиссянина сразу же потерял из виду, а оборачиваться не стал, доли секунды терять. Уж не знаю, сидел он у меня на спине, держался ли за веревочку.