Украшения строптивых   ::   Миронов Арсений

Но теперь – чувствуя, как сухо покалывает в дрожащих ноздрях – вполне узнал его, этот аромат. Любеке. Аленький цветок поэтов и волшебников. Он пахнет внутренностями любимой женщины, вообразил бы Набоков. Имеет вкус казацкого сыра, яванского рома и сожженных писем, утверждал бы Пушкин. Отдает зеленым порохом, сохнущими чернилами и окалиной на каминной кочерге, писал Бунин. Космической пылью пополам с дешевой пудрой танцовщицы Ля Галетт, признавался Лотрек. В нем тягучая сладость масла из раздавленных облепиховых зерен, жидкое золото в глазах молодой легавой суки на низкой стойке. Мерзость тщеславия и горечь ранней паранойи, липкий пот Пегаса и сладкая губная помада его, Пегаса, прародительницы – медузы Горгоны. Аленький любекс, горный сельдерей… Невидимая пыльца вызывает приступ горячего и сладострастного вдохновения. «Обыватель грез» – так называли его друиды в ролевой игре «Betrayal in Kharkov». «Эликсир вдохновения» – неточно определяли некромансеры из игры «Мандат Поднебесья». «Фебова навь» – уточняли средневековые алхимики, соскабливая драгоценные пылинки с усиков редчайшего трехсотлетнего мотылька, пойманного мавританскими пиратами у подножия Геркулесовых столпов.

Я знал о магии любекса из компьютерных игр. Нечего бояться! Сделал вдох и задержал в груди горячо искрящую многоцветную патоку запаха: теперь надо петь, петь о солнце. Как на грех, ничего не помнится… Придется наспех самому сочинять.