Великий Краббен   ::   Прашкевич Геннадий Мартович

Душно невмоготу, какой тут сон!

Так и шел по низким пескам, даже меня в освещенном окне видел. Еще подумал: «Чего это начальник живет не по уставу? Протрубили отбой — гаси свечу, сливай воду!» Топает, значит, так по бережку, по пескам, и обо всем свое понимает — и о начальнике, не умеющем беречь казенные свечи, и о ярких звездах, какие они дикие, будто спутников никогда не видали, и вообще о любом шорохе в ночи. Одного только не понимает — почему по — дурному взмыкивает вдали корова горбатого Агафона. Ей, корове, как никому спать следует. Она, дура, молоко обязана Агафону копить, так нет, ночь уже, а она, дура, взмыкивает по — дурному под ночными вулканами.

«И чего взмыкивает? — подумал Сказкин. — Вот вмажу ей меж рогов, чтоб людям спать не мешала!»

Подобрал бамбучину и ходу!

Забрел аж за речку Тихую, на низкие луга.

До этого, правда, отдохнул на деревянном мостике, поиграл бамбучиной со снулой, мотающейся по реке горбушей. Так хорошо стало Сказкину на мостике — и комаров нет, и ночь тихая, и от Елены Ивановны бывшей Сказкиной, ныне Глушковой далеко!

Так Сказкин шел неторопливо по берегу, а берег перед ним плавно изгибался, как логарифмическая кривая, и на очередном его плавном изгибе, когда Сказкин уже решил поворачивать к дому (корова Агафона к тому времени примолкла, притомилась, наверное), он вдруг увидел такое, что ноги у него сами собой приросли к пескам.

Отгоняя даже сейчас нахлынувший на него ужас, Сказкин минут пять занудливо бубнил про какой-то вертлюжный гак.