JК
Великое заклятие :: Геммел Дэвид
Страница: 44 из 76Каторис присутствовал и следил за боем с бесстрастным лицом, но когда Дагориан нанес смертельный удар, подбежал и неуклюже обнял сына. Теперь Дагориан с сожалением вспоминал о том, как вырвался из отцовских объятий и отшвырнул меч.
«Что за глупость! Он вынудил меня убить его из-за улыбки». — «Это дело чести, — суетливо возразил отец. — Ты должен гордиться». — «Меня тошнит от всего этого».
На следующий день Дагориан удалился в Кортсвейнский монастырь, чтобы посвятить свою жизнь Истоку.
Гибель отца, возглавившего под Мелликаном атаку и спасшего этим жизнь короля, стала для него огромным горем. Он не сомневался ни в отцовской любви к себе, ни в своей любви к отцу — но за исключением того единственного объятия они так этой любви и не выказали.
Дагориан стряхнул с себя воспоминания. Толпа, терпеливо ожидавшая чего-то за воротами парка, вдруг раздалась и разразилась криками, пропуская вентрийского чародея Калижкана. Калижкан — высокий, седобородый, в одеждах из серебристого атласа с золотой каймой — то и дело останавливался, чтобы поговорить с людьми. С ним шли шестеро малых детей, держась за кисти на его поясе. В толпе стояла молодая женщина, повязанная черным кушаком в знак недавнего вдовства, с двумя тощими, голодными на вид ребятишками. Калижкан дотронулся до дешевенькой оловянной брошки на ее бедном платье и сказал:
— Красивая вещица, но столь печальное сердце достойно золота.
Из его пальцев пролился свет, и брошь засверкала на солнце. Платье обвисло под тяжестью золота, и женщина, пав на колени, поцеловала край одежды Калижкана.
«Что за глупость! Он вынудил меня убить его из-за улыбки». — «Это дело чести, — суетливо возразил отец. — Ты должен гордиться». — «Меня тошнит от всего этого».
На следующий день Дагориан удалился в Кортсвейнский монастырь, чтобы посвятить свою жизнь Истоку.
Гибель отца, возглавившего под Мелликаном атаку и спасшего этим жизнь короля, стала для него огромным горем. Он не сомневался ни в отцовской любви к себе, ни в своей любви к отцу — но за исключением того единственного объятия они так этой любви и не выказали.
Дагориан стряхнул с себя воспоминания. Толпа, терпеливо ожидавшая чего-то за воротами парка, вдруг раздалась и разразилась криками, пропуская вентрийского чародея Калижкана. Калижкан — высокий, седобородый, в одеждах из серебристого атласа с золотой каймой — то и дело останавливался, чтобы поговорить с людьми. С ним шли шестеро малых детей, держась за кисти на его поясе. В толпе стояла молодая женщина, повязанная черным кушаком в знак недавнего вдовства, с двумя тощими, голодными на вид ребятишками. Калижкан дотронулся до дешевенькой оловянной брошки на ее бедном платье и сказал:
— Красивая вещица, но столь печальное сердце достойно золота.
Из его пальцев пролился свет, и брошь засверкала на солнце. Платье обвисло под тяжестью золота, и женщина, пав на колени, поцеловала край одежды Калижкана.