Война за погоду   ::   Прашкевич Геннадий

Но Лыков явно его поймет, а он, Вовка, стахановским трудом смоет с себя вину!

Такие мысли успокаивали Вовку, но все равно на душе скребли кошки.

Еще как скребли!

Он и проснулся из-за этого. Никаких кошек, конечно, не было. Но совсем рядом, в нескольких сантиметрах от Вовкиного уха, за тонким металлическим корпусом буксира, там, где раньше уютно побулькивала, шипела забортная вода, сейчас, леденя душу, что-то терлось о металл, отвратительно скрежетало. "Мирный" то сбавлял ход, то вдруг рвался вперед, как собака из алыка.

Вовка повернул голову, взглянул на маму.

Мама спала. Она спала на левом боку, набросив поверх одеяла свою аккуратную меховую малицу. Глаза мамы были закрыты, по щеке рассыпались рыжие кудряшки, тяжело, как золотая, лежала на подушке коса.

"Почему рыжих дразнят? Они же красивые!"

- Мама!

Она только сладко вздохнула, дунула, не просыпаясь, на щекочущие ее кудряшки, и Вовке почему-то стало жалко ее. Ведь чего они только не перевидали за эти три года! Эвакуация. Медленные поезда. Чужие дома... И работала мама не на метеостанции, а на стройке. Это потом о ней вспомнили в Управлении Главсевморпути, когда понадобилась смена зимовщикам с Крайночного.

"О маме вспомнили! - возгордился Вовка. - Не о ком-нибудь! О маме!"

Он соскочил с койки, прижался к иллюминатору и ахнул.

За крутым, нависшим над водой бортом "Мирного" быстро неслись, отставая от буксира, мелкие льдинки, то белые, то лиловатые, будто облитые чернилами.