JК
Возьми меня в Калькутте :: Прашкевич Геннадий
Страница: 94 из 115Ровная цепочка крупных овальных следов, очень похожих на следы снежного человека, уходила в глубину двора к каким-тонеясным пристройкам.
Шурик сделал шаг, потом другой. Что там делает Люха? Почему он пошел именно к пристройкам? Он что-нибудь заподозрил? Почему, черт побери, не вышел на улицу, не растворился в толпе, а пошел к каким-то пристройкам?
Сжав кулаки, Шурик осторожно двинулся по цепочке следов и вдруг боковым зрением уловил какое-то движение справа. Он отпрянул, выпрямился и тут же получил чудовищный удар ногой прямо в живот.
8. ГОРМОНЫ СЧАСТЬЯ
"...чудовищный удар ногой прямо в живот."
Только я поставил точку, как дверь моего тихого номера заходила ходуном. Ломиться в дверь таким образом домакиня не могла, прозаик П. и поэт К. тем более.
Люха! - с испугом подумал я.
И опомнился.
Какой Люха? Я в Варне. Я далеко от Домжура. Люха - плод моего воображения.
Бросив блокнот на стол, я крикнул:
- Антре!
И в номер ввалился, черт побери, самый настоящий Люха - гигантский человек весом пудов под десять, одетый всего лишь в плавки, зато гигантские.
Это был поэт Петр Алипиев.
В одной руке он тащил гигантскую грозь бананов, в другой огромную бутыль выдержанного шотландского виски.
Перед снегом последние дни, листья кленов алее заката. И, последние, реют они, как старинные аэростаты...
Петр Алипиев сам напоминал любимые им аэростаты. Правда, затянутые в плавки.
- Геннадий! - зарычал Петр Алипиев, не делая в речи никаких пауз.
Шурик сделал шаг, потом другой. Что там делает Люха? Почему он пошел именно к пристройкам? Он что-нибудь заподозрил? Почему, черт побери, не вышел на улицу, не растворился в толпе, а пошел к каким-то пристройкам?
Сжав кулаки, Шурик осторожно двинулся по цепочке следов и вдруг боковым зрением уловил какое-то движение справа. Он отпрянул, выпрямился и тут же получил чудовищный удар ногой прямо в живот.
8. ГОРМОНЫ СЧАСТЬЯ
"...чудовищный удар ногой прямо в живот."
Только я поставил точку, как дверь моего тихого номера заходила ходуном. Ломиться в дверь таким образом домакиня не могла, прозаик П. и поэт К. тем более.
Люха! - с испугом подумал я.
И опомнился.
Какой Люха? Я в Варне. Я далеко от Домжура. Люха - плод моего воображения.
Бросив блокнот на стол, я крикнул:
- Антре!
И в номер ввалился, черт побери, самый настоящий Люха - гигантский человек весом пудов под десять, одетый всего лишь в плавки, зато гигантские.
Это был поэт Петр Алипиев.
В одной руке он тащил гигантскую грозь бананов, в другой огромную бутыль выдержанного шотландского виски.
Перед снегом последние дни, листья кленов алее заката. И, последние, реют они, как старинные аэростаты...
Петр Алипиев сам напоминал любимые им аэростаты. Правда, затянутые в плавки.
- Геннадий! - зарычал Петр Алипиев, не делая в речи никаких пауз.