Золотой сокол   ::   Дворецкая Елизавета

И, наблюдая за этим, Зимобор, наконец, осознал, что с отцом у него нет отныне ничего общего. Отец теперь во власти вил, и к потомкам он сойдет теперь разве что частым дождичком, как пели старухи. А все, что привязывало его к земной жизни, окончено и отрезано безвозвратно.

Вот Старуха сгорбленной тенью скользнула к окну, ступила на белое полотенце и шагнула прямо туда, в свет своего созвездия. За нею последовала Мать, и луч начал меркнуть. Неслышная песнь затухала, сам воздух делался теплее и плотнее, действительность постепенно обретала привычные очертания. Звездный мир отступал, как вода, оставляя живого человека на берегу обыденности...

Легкая стройная тень Девы проплыла к окну, но задержалась и вдруг обернулась к Зимобору. По его лицу скользнул невидимый, но ощутимый взгляд, повеяло ландышем — запах был свежий, сладкий, прохладный, тревожащий и манящий.

— О чем грустишь, ясный сокол? — прозвучал прямо в ушах нежный шепот, и мягкое дуновение, как бесплотная, но теплая рука, ласково коснулось щеки. — Отец твой хорошо свой век прожил, рубаха его души вышла белая и гладкая, и в Ирии не придется ему стыдиться узлов и пятен. И не чужие его там ждут, а предки и родичи, деды и бабки, пир ему приготовили, и не простой, а свадебный. Невеста его — лебедь белая, краса ненаглядная. Нет там болезни и старости, нет тоски и печали, только юность цветущая и радость несказанная до конца времен. О чем грустишь?

— О себе, — честно ответил Зимобор.