JК
Золотые апостолы :: Дроздов Анатолий Федорович
Страница: 234 из 235А потом подумал: я старше ее почти на десять лет, у меня вредныепривычки… Она, наверное, уже забыла меня…
– Дурак ты! И не лечишься! – сердито сказала она и встала. – Знаешь, я тысячу раз это себе представляла: приеду, он бухнется на колени и будет просить прощения. Умолять. А я не прощу! – она топнула ножкой. – Ни за что не прощу!
Я смотрел на нее снизу вверх.
– Ну что смотришь, поднимайся! – сердито сказала она, снимая фартук. – Не стану же я гладить тебя прямо здесь, на этом полу…
* * *
– Аким! – доносится из кухни. – Иди ужинать!
Я остаюсь сидеть. Так нужно. Спустя минуту Дуня обиженно ворвется в комнату, я схвачу ее за руку, и она с размаху шлепнется мне на колени. Уткнется носом в шею и станет тихонько гладить меня по голове, ласково перебирая пряди. Я могу сидеть так часами. Но часами не получается. Дуня не в состоянии просидеть спокойно хотя бы пять минут. Она соскользнет с колен и потащит меня на кухню – кормить. Ей это доставляет необыкновенное удовольствие – как бы не большее, чем мне ее ласки. Если дела так и дальше пойдут, то я стану толще отца.
Вот, пожалуй, и все.
За этот год я почти пришел в себя. Жизнь идет ровно, как автомобиль по колее. Только иногда, ночью я вижу пойменный луг с высокой травой, редкий туман в низинах; бычок с перекушенным горлом лежит передо мной, неловко откинув голову в сторону. А я, задрав к небу окровавленную морду, самозабвенно вою на полный диск луны…
Я просыпаюсь в холодном поту. Но рядом тихо дышит Дуня, и я успокаиваюсь. Обнимаю ее.
– Дурак ты! И не лечишься! – сердито сказала она и встала. – Знаешь, я тысячу раз это себе представляла: приеду, он бухнется на колени и будет просить прощения. Умолять. А я не прощу! – она топнула ножкой. – Ни за что не прощу!
Я смотрел на нее снизу вверх.
– Ну что смотришь, поднимайся! – сердито сказала она, снимая фартук. – Не стану же я гладить тебя прямо здесь, на этом полу…
* * *
– Аким! – доносится из кухни. – Иди ужинать!
Я остаюсь сидеть. Так нужно. Спустя минуту Дуня обиженно ворвется в комнату, я схвачу ее за руку, и она с размаху шлепнется мне на колени. Уткнется носом в шею и станет тихонько гладить меня по голове, ласково перебирая пряди. Я могу сидеть так часами. Но часами не получается. Дуня не в состоянии просидеть спокойно хотя бы пять минут. Она соскользнет с колен и потащит меня на кухню – кормить. Ей это доставляет необыкновенное удовольствие – как бы не большее, чем мне ее ласки. Если дела так и дальше пойдут, то я стану толще отца.
Вот, пожалуй, и все.
За этот год я почти пришел в себя. Жизнь идет ровно, как автомобиль по колее. Только иногда, ночью я вижу пойменный луг с высокой травой, редкий туман в низинах; бычок с перекушенным горлом лежит передо мной, неловко откинув голову в сторону. А я, задрав к небу окровавленную морду, самозабвенно вою на полный диск луны…
Я просыпаюсь в холодном поту. Но рядом тихо дышит Дуня, и я успокаиваюсь. Обнимаю ее.