Пауки   ::   Словин Леонид

Обычно она награждала меня взглядом, полным иронии. Сегодня в нем промелькнуло сочувствие.

Я вернулся в квартиру. Отвратительно все для меня складывалось.

«Сумка с биркой аэропорта Шереметьево… Плед… Теперь эта записка…»

У меня были все шансы загреметь на Русское подворье. Тюрьма, точнее, иерусалимский изолятор временного содержания — ИВС, находился на территории, исконно принадлежавшей России.

«Но мы еще посмотрим!..»

Когда зеленоглазая Рут ушла, я вернулся на площадку с влажным кусочком ваты. Затем спустился в отсек, к пятну, которое обнаружил на газете. Изъял мазки.

То, что Рут увидела кровь именно снаружи, на двери, подтверждало мою версию:

«Преступление не было совершено в моей квартире…»

Если кровь убитого, убийцы и моя принадлежали к разным группам, хороший адвокат — а у Рембо был такой в Израиле — мог вытащить меня из местной тюряги…

Я отвез фотопленку в лабораторию, в Центр, вернулся к себе, на Элиягу Голомб.

Под Байт ва-Ган все дни пробивали новое шоссе, из-за которого спорили светские и религиозные власти. На исходе субботы тут было тихо.

Я поднялся по краю карьера к вершине.

Вечер был теплый.

Огни в домах не горели, но вдоль улиц уже зажгли редкие светильники. Неяркие гирлянды света обозначили сетку будущих улиц.

Череда вилл, а по сути, трех-пятиэтажных коттеджей из белого иерусалимского камня, располагалась на разных уровнях перечерченного террасами склона.