Грехи людские   ::   Пембертон Маргарет

И как раз тогда, когда Элизабет показалось, что она и пальцем не сможет пошевелить, когда она была уверена, что навеки застыла в этой позе, тогда она вспомнила слабый свет свечи, ресторан в Перте, где они выпили на брудершафтс Романом. Боль в груди медленно ушла.

Неожиданно Роман ей улыбнулся, и она почувствовала, что все ее волнение улеглось, все стало на свои места. Она сыграет для Романа, сыграет так, как играла бы для Кемперера. В ее глазах зажегся огонь. Нет, она сыграет гораздо лучше, чем если бы исполняла для Кемперера! Она сыграет так, как еще никогда в жизни не играла!

Роман почувствовал, что к ней вернулась уверенность. Он вопросительно приподнял свои темные, много темнее, чем волосы, брови. Она понимающе кивнула ему. Роман явно успокоился, опустил свою палочку характерным уверенным жестом, и с той секунды, как ее пальцы впервые прикоснулись к клавиатуре, почувствовал, что между ними установилось взаимопонимание.

Публика затаила дыхание. У Элизабет было такое ощущение, словно она летит на ковре-самолете: и она сама, и весь оркестр погрузились в некое измерение. Музыканты и солистка отлично понимали друг друга, все играли безупречно, словно вели согласный диалог, который после многократных вариаций завершился мощными, уверенными аккордами.

Публика слушала не дыша. После исполнения первого произведения во время паузы никто в зале не издал ни звука. Лоб у Элизабет стал влажным; она поняла, что еще никогда ей не удавалось так играть. Роман, стоя за пультом, даже чуть подался вперед, его глаза блестели, он неотрывно смотрел на нее. Затем сделал едва уловимое движение – и вступили струпные. К ним присоединилась флейта, нежная, как дудочка Пана.