JК
Подражание королю :: Климова Светлана
Страница: 31 из 380Прошло не меньше получаса, а пожилую даму все не несли. А с чего, собственно, я взял, что именно ее? И вообще, какое мне дело? Я об этой квартире даже думать не хотел; то, что там произошло в конце прошлого года, все еще болезненно отзывалось во мне. Цифра «двадцать четыре» теперь была прочно связана для меня с девушкой по имени Зоя Оглоблина, в которой мне нравились молочный запах, деревенское упрямство и беззащитная глупость. У нее было прелестное, всегда удивленное лицо, упругая попка и абрикосовый шелковистый живот.
Мне навсегда запомнилось, как я прижимал ее к себе, дрожащую и полуголую, когда тащил вниз с антресолей старого шкафа, стоявшего в одной из комнат квартиры — той самой, куда уже дважды сегодня наведалась «скорая». Как она упиралась и взвизгивала, и тем не менее мне удалось переправить девушку в свою берлогу кружным путем: по темному коридору двадцать четвертой в соседнюю двадцать третью, а затем на балкон — и вниз, через люк пожарной лестницы. Пока мы разбирались с ее соседом, Зоя, вцепившись в табурет, просидела у меня на кухне, и лишь нашему участковому старшему лейтенанту Домушнику удалось заставить ее надеть мою рубашку и шлепанцы и вернуться к месту жительства. Вел он ее бережно, как молодую вдову за гробом. Вот тогда-то, у двери двадцать четвертой, я и обнял мою пастушку в последний раз.
Странная, отдающая какой-то замогильной жутью история, случившаяся в тот поздний осенний вечер, не только заставила Зою навсегда исчезнуть из моей жизни.
Мне навсегда запомнилось, как я прижимал ее к себе, дрожащую и полуголую, когда тащил вниз с антресолей старого шкафа, стоявшего в одной из комнат квартиры — той самой, куда уже дважды сегодня наведалась «скорая». Как она упиралась и взвизгивала, и тем не менее мне удалось переправить девушку в свою берлогу кружным путем: по темному коридору двадцать четвертой в соседнюю двадцать третью, а затем на балкон — и вниз, через люк пожарной лестницы. Пока мы разбирались с ее соседом, Зоя, вцепившись в табурет, просидела у меня на кухне, и лишь нашему участковому старшему лейтенанту Домушнику удалось заставить ее надеть мою рубашку и шлепанцы и вернуться к месту жительства. Вел он ее бережно, как молодую вдову за гробом. Вот тогда-то, у двери двадцать четвертой, я и обнял мою пастушку в последний раз.
Странная, отдающая какой-то замогильной жутью история, случившаяся в тот поздний осенний вечер, не только заставила Зою навсегда исчезнуть из моей жизни.