Город мелодичных колокольчиков (Великий Моурави - 6)   ::   Антоновская Анна Арнольдовна

- Перед окольничим!

- Поставлю! Он, Вавило, в Стамбул не шел пеш, на чайке, поди, по морю рыскал!.. О-ох, не грызи, грыжа, пупа и нутра...

- Вражья пакость! - орал Яковлев. - Пакость чинил!

- О-ох, пах горит! - кряхтел подьячий. - Вот тебе и Юрьев день!

- Сам-семь пьешь и ешь все государево! - надвигался на Меркушку посол, а очи у него округлились.

Тесно стало, тяжко. Вот-вот кулак вспорхнет, и тогда...

Меркушка глядел исподлобья, таил огни, а сам жаждал кистенем пробить большак в бору. Дух захватывало от ярости. А посол все наседал, как ястреб на селезня. "Ух, сухоногий!" - буркал Меркушка под усы и не отступал. А перед ним неотступно, из мглы катарги, всплывало лицо Бурсака, отдавался в сердце звяк цепей. Вспомнил о плети и обухе, вмиг огни погасил, ярость схоронил.

- Не гневись, - вдруг спокойно сказал пятидесятник, - за досаду. Я с Вавило Бурсаком знакомство в бою свел, оба на земле грузинской за веру бились. Побратимы.

- То на земле грузинской, а то на воде турецкой.

- Ладно, против воли государевой не шкну. Потому холоп.

- То-то! Видишь вину свою?

- У-гу, как корчит подьячего.

- И помину впредь чтоб о казаке не было. И без того патриарху нашему, святейшему Филарету, хлопот непочатый край.

- Я ж без умышленья.

- Молчи да внимай. Турецкий посол, Кантакузин, требовал в Москве казнить казаков за шкоды, а русский посол Яковлев в Царьграде задурит: милуйте ушкуйника.

- Непригожа речь, винюсь.

- Добро. Сочтем, что спьяну...

Прошло с неделю.