Изгнание из рая   ::   Загребельный Павел

Вон греческий схимник Симеон полторы тысячи лет назад залез на столб в сорок локтей вышиной и простоял на нем целых сорок семь лет - и ни маковой росинки во рту, ни звука, никаких жалоб, никаких угроз. Или наш писатель двенадцатого столетия Кирилл Туровский добровольно залез на столб и просидел там до самой смерти - и тоже ничего. Или столпник Никита Переяславский, которого со столба ни сманить, ни стащить не смогли до тех пор, пока в 1186 году не убили, чтобы не раздражал людей своим глупым подвижничеством, разве не может он быть образцом выдержки и упорного спокойствия?

Но Пшонь не знал не только Гегеля, но и нашей истории. Что ему история и что он - истории? Единственное, что могло его объединять хотя бы в какой-то мере с давними-предавними столпниками, это разве лишь слово "столп", которое по-гречески читается: "стилитас", очень напоминая привычное нам слово "стилист". Слово это чаще всего применяется к писателям, к анонимкам Пшоня вряд ли оно применимо. Что же касается его ругани, доносившейся из гнезда, то она в самом деле могла бы войти во все учебники злодейской стилистики, и тут автор, к сожалению, умолкает, будучи не в состоянии привести хотя бы один пример из злословии Пшоня, памятуя, что над ним (автором) возвышается целый сонм литературно-критических скоромников.