JК
Я, Богдан (Исповедь во славе) :: Загребельный Павел
Страница: 865 из 938Вот чем закончились давние забавы у ворот!
Проклинал Тимоша и ужасался проклятию. Боже милостивый!
Тимош ненавидел не зегармистра, а меня, как ее любовника, ненавидел всех вероятных выдуманных любовников, ибо сам был влюблен в нее по-мальчишечьи, а я не знал, как спасти его от этого. Он сохранял чистоту свою юношескую для нее, а потом, когда обнаружил, что все это напрасно, проклял ее и с злорадством смотрел, как корчится от огня обманный цвет женской плоти.
А может, Тимош убил Матронку, защищая не столько свою любовь, сколько ее саму от того холодного, рассудительного существа, которое поселила в ее душе пани Раина, вытеснив все живое, доброе и прекрасное?
В огромном океане моего народа она была чужой всем и неминуемо должна была стать ненавистной народу потому, что жена хочет иметь мужа только для себя даже тогда, когда он принадлежит всей нации. Чужая для них, она для них не существовала, следовательно, и не умирала никогда, ибо не может умереть то, что не жило. Умерла только для меня, и скорбь ее смерти свалилась на мои плечи, угнетала, клонила к земле, но плечи мои не гнулись даже под тяжестью целой земли. Рану в своей душе я не мог никому раскрыть, хотя знал: может, полегчало бы, если бы кто-нибудь чутко прикоснулся к ней.
Навеки закрылась дорога к Матронке, никогда уже не вернусь к ней. Вспоминал ее голос, ее уста, ее руки, ее грудь. Закрывал глаза, и она представала передо мною живой (хотя была мертвой); целовала меня тихо, обнимала шелковыми руками.
Проклинал Тимоша и ужасался проклятию. Боже милостивый!
Тимош ненавидел не зегармистра, а меня, как ее любовника, ненавидел всех вероятных выдуманных любовников, ибо сам был влюблен в нее по-мальчишечьи, а я не знал, как спасти его от этого. Он сохранял чистоту свою юношескую для нее, а потом, когда обнаружил, что все это напрасно, проклял ее и с злорадством смотрел, как корчится от огня обманный цвет женской плоти.
А может, Тимош убил Матронку, защищая не столько свою любовь, сколько ее саму от того холодного, рассудительного существа, которое поселила в ее душе пани Раина, вытеснив все живое, доброе и прекрасное?
В огромном океане моего народа она была чужой всем и неминуемо должна была стать ненавистной народу потому, что жена хочет иметь мужа только для себя даже тогда, когда он принадлежит всей нации. Чужая для них, она для них не существовала, следовательно, и не умирала никогда, ибо не может умереть то, что не жило. Умерла только для меня, и скорбь ее смерти свалилась на мои плечи, угнетала, клонила к земле, но плечи мои не гнулись даже под тяжестью целой земли. Рану в своей душе я не мог никому раскрыть, хотя знал: может, полегчало бы, если бы кто-нибудь чутко прикоснулся к ней.
Навеки закрылась дорога к Матронке, никогда уже не вернусь к ней. Вспоминал ее голос, ее уста, ее руки, ее грудь. Закрывал глаза, и она представала передо мною живой (хотя была мертвой); целовала меня тихо, обнимала шелковыми руками.