Я, Богдан (Исповедь во славе)   ::   Загребельный Павел

Как Выговский нашел проходимца Анкудинова, выдававшего себя за сына царя Шуйского (хотя у того никогда не было сыновей), раздражал им Москву, выторговывал у бояр благосклонность к себе, а дело наше снова из-за этого на целый год пошло в пролонгацию. Говорил я тогда царскому посланнику:

"Как государь нам эту милость покажет, примет нас в соединение и помощь даст, тогда все нипочем! Даже если бы таких воров десять было, не смогут они государю ничего сделать, и не будет причин государю их остерегаться. Не только таким ворам будет он страшен, но и самым великим царям".

Как после Берестечка должен был я снова собирать свою силу, доказывать ее, разбив Калиновского под Батогом, а потом уже и самого короля замкнув в голодном обозе под Жванцем так, что шляхта одни лишь уши оттуда вынесла.

Как потерял я сына Тимоша и не мог утешиться и тем, что уже бог забрал к тому времени самых лютых моих врагов Вишневецкого, Потоцкого и величайшего недруга народа нашего пана Киселя.

Разве можно перечнем событий заменить крик сердец народов целых, их голос могучий, которому звучать целые века?

Был я нетерпелив и неистов, как и мой народ, но должен был терпеть. Надо было дожить, добороться, добиться, достичь. Берестечко - хоть и разгром, но не умерло сердце. Как будет потом писать отечественный наш летописец: "Как бы ни убыло ничего под Берестечком, так их зараз многоплодная зродила казацкая матка".

И Москва не отступилась в годину нашего горя. Царь уже в июле послал приграничным воеводам такую грамоту: "Ведомо нам учинилось, что поляки черкас побили, и черкасские таборы рушились, и черкасы все пошли розно.