Калигула, или После нас хоть потоп   ::   Томан Йозеф

-- Нет, никого нет,господин, -- удивленно отозвался раб.

-- Я еще посижу здесь, -- выдохнул Сенека.

Тень стала удаляться. Сенека крикнул:

-- Постой, Гвадиан! Пойди сюда!

Он часто дышал. В висках стучала кровь. Сенека подумал: этот раб, мой писец, последнее человеческое существо, с которым я говорю, последний человек, которому я могу признаться в своем страхе.

-- Сядь рядом со мной.

Странный приказ. Раб недоумевал и не двигался с места.

-- Ты приказываешь, господин?

-- Садись!

Гвадиан неловко сел на другой конец скамьи: он сидел не шевелясь, будто окаменел, руки его лежали на коленях.

-- Когда я был болен, то часто диктовал тебе свои мысли, и ты их записывал. Ты хороший писец, Гвадиан.

Раб затаив дыхание молчал.

-- Ты умный человек, ты знаешь больше, чем некоторые патриции. Скажи, ты думал когда-нибудь о жизни?

Гвадиан забеспокоился. Что делается с господином, почему он расспрашивает меня? Он часто говорил со мной. Ласково, благосклонно. Но это? Странный разговор среди ночи. Почему он не ложится спать?

Раб осторожно ответил:

-- Нет, господин. Я не умею думать, как ты.

Сенека не слушал Гвадиана. С уст его слетали страстные слова:

-- Ты знаешь, что я думаю о будущем. О потомках. Я пишу для них, я пишу так, чтобы это могло принести им пользу, я как бы оставляю им рецепт целительного бальзама. Я пишу для них, потому что уверен: кто не живет для других, не живет и для самого себя. Ты знаешь это.