Критическая Масса, 2006, - 3   ::   Журнал

Иоанн сжимает руку будто уголь там, огонь,

И над Богом размыкает свою крепкую ладонь.

Будто цвет он поливает и невидимый цветок,

Кровь реки летит и льется чрез него, как водосток…

Умывайся, освежайся, мой невидимый цветок,

Человек придет и срежет, потому что он жесток.

Ты просил воды у мира и вернул ее вином,

Кровью — надо человеку, потому что он жесток.

— явственно отсылает к “Фра Беато Анжелико” Гумилева:

А краски, краски — ярки и чисты,

Они родились с ним и с ним погасли.

Преданье есть: он растворял цветы

В епископами освященном масле…

Есть Бог, есть мир, они живут вовек,

А жизнь людей мгновенна и убога,

Но все в себя вмещает человек,

Который любит мир и верит в Бога.

При этом Шварц, развертывая на всем протяжении стихотворения образ Христа как цветка, отталкивается от непосредственного зрительного впечатления от фрески, от облаков, клубящихся вокруг Духа Святого в образе голубя — и напоминающих розу… Но через эти строки просвечивает — оставаясь неназванным — и образ распятия, где склоненная голова Спасителя подобна венчику увядающего цветка. Так уже в Крещении прочитывается Крестная мука, и неслучайно стихотворение, в своем начальном импульсе, сохраненном в названии: “при виде головы Иоанна Крестителя в Риме” — отсылает не к радости купания в Иордани, но — к мученичеству.