Кунсткамера аномалий   ::   Винокуров Игорь Владимирович

Все следующее утро у меня голова болела, и я едва передвигал ноги; но я не обращал внимания на телесное моёрасстройство, раскаяние меня грызло, досада душила.

Я был до крайности недоволен собою. «Малодушный! — твердил я беспрестанно, — да, Эллис права. Чего я испугался? Как было не воспользоваться случаем?… Я мог увидеть самого Цезаря — и замер от страха, запищал, отвернулся, как ребёнок от розги. Ну, Разин — это дело другое. В качестве дворянина и землевладельца… Впрочем, и тут, чего же я, собственно, испугался? Малодушный, малодушный!… Да уж не во сне ли я всё это вижу?» — спросил я себя наконец. Я позвал ключницу.

«Марфа, в котором часу я лёг вчера в постель — ты помнишь?»

«Да кто ж тебя знает, кормилец… Чай, поздно. В сумеречки ты из дома вышел; а в спальне-то ты каблучищами-то за полночь стукал. Под самое под утро, да. Вот и третьего дня тож… Знать, забота у тебя завелась какая».

«Э-ге-ге! — подумал я. — Летанье-то, значит, не подлежит сомнению».

«Ну, а с лица я сегодня каков?»— спросил я громко.

«С лица-то? Дай погляжу. Осунулся маленько. Да и бледен же ты, кормилец: вот как есть ни кровинки в лице».

Меня слегка покоробило… Я отпустил Марфу. «Ведь этак умрёшь, пожалуй, или сойдёшь с ума, — рассуждал я, сидя в раздумье под окном. — Надо это все бросить. Это опасно. Вот и сердце как странно бьётся. А когда я летаю, мне все кажется, что его кто-то сосёт или как будто из него что-то сочится, вот как весной сок из берёзы, если воткнуть в неё топор. А всё-таки жалко.