Легенда о Великом Инквизиторе   ::   Розанов В В

Это -- чувство, это непосредственное чувство, и я не могу побороть его. Ну, пусть бы я умер, а только человечество оставалось бы вместо меня вечно -- тогда, может быть, я все же был бы утешен. Но ведь планета наша не вечна и человечеству срок -- такой же миг, как и мне. И как бы разумно, радостно, праведно и свято ни устроилось на земле человечество, -- все это тоже приравняется завтра к тому же нулю. И хоть это почему-то там и необходимо, по каким-то там всесильным, вечным и мертвым законам природы, но поверьте, что в этой мысли заключается какое-то глубочайшее неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное, и тем более невыносимое, что тут нет никого виноватого [Последние слова повторяют собою одно место в "Записках из подполья", и из этого видно, до какой степени эта теория самоубийства (она носит название "Приговор") есть продукт самозаключения, приговор над собою всего цикла нами разбираемых идей, окончательным выражением которых служит "Легенда".]. И, наконец, если б даже [Отсюда начинается ход мысли, вошедшей и в "Легенду".] предположить эту сказку об устроенном наконец-то на земле человеке на разумных и научных основаниях -- возможною, и поверить ей, поверить грядущему наконец-то счастью людей, -- то уж одна мысль о том, что природе необходимо было, по каким-то там косным законам ее, истязать человека тысячелетия, прежде чем довести его до этого счастья, одна мысль об этом уже невыносимо возмутительна.