Святая Русь   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

Верный Ивану был поп и веровал такожде верно – до умертвия, и не умел, и не мог отступить Господа своего по слову Спасителя: «Возлюби Господа своего паче самого себя».

Поник головою Иван, перемолчал. Впервые сквозь всегдашнюю злобу противу великого князя пробилось к нему отчаянное, облившее холодом сердце прозрение. Быть тут – надобно стать таким же, как они, ордынцем и не мечтать ни о чем другом уже, и не спорить с властью того, кто сидит по праву рождения своего там, на Москве, поддерживаемый и прославляемый всеми. А тут, в Орде Мамаевой, у этих измельчавших, потерявших мудрую дальновидность степных правителей, где копится глупая злоба противу Руси, здесь он не нужен, и не здесь искать бы ему отмщенья своему ворогу и услады гордости своей, восставшей противу неодолимого хода времени.

– Ты поди! – попросил он негромко. – Напишу дядьям, что ответят? – И уже когда Герасим тихо вышел, отрицая покачал головой. Навряд теперь простит его князь Дмитрий! Да и… Не хотелось прощения! А раз так – надобно ехать в Тверь! И бросить все? Бежать от Мамая? Уйти в частную жизнь, схоронить себя в дареных тверских поместьях, признав, что жизнь нелепо окончена и ничего, кроме дряхлой старости, не светит ему впереди?

Надвигалась ночь. За стенами шатра задувал ноющий печальный ветер.

Где-то жмутся сейчас друг ко другу нераспроданные русские полоняники. Чьи трупы, ежели падет мороз, найдут на заре примерзшими к холодной земле?

Слуга осторожно заглянул за полог.