Святая Русь   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

– За земною гибелью, господине, жизнь вечная! А пострадавший тут за гробом соединит себя с праведными душами, их же предел в деснице Господней! Не бойся и гибели, господине, бойся духовной гибели! Тогдауж ничто не спасет и ничто не сохранится от тебя ни в том, ни на этом свете!

Отец Герасим вздохнул, перекрестил чело.

– А ты меня не оставишь, поп? – грубо вопросил Иван.

– Не оставлю, боярин! – со вздохом отвечал иерей. – Болящего и недугующего душою оставлять грех! Надобно – и с тобою прииму себе чашу смертную!

Вельяминов долго-долго молчал. Прошептал потом едва слышно:

– Кому писать? Кого просить?

– Напиши владыке Олексею! – так же тихо, одними губами, посоветовал пастырь.

И Иван, уронив тяжелую голову на кошму, заплакал, не сдерживая и не стыдясь льющихся слез. Как он сам, в гордыне своей, не помыслил о старом митрополите, едином, кто мог его и понять, и простить?

Он долго сочинял вступление: «Отче Алексие! Духовный отец…» Нет, иначе: «Отец духовный…» Нет, и не это, а попросту: «Припадаю к стопам…

Сын твой заблудший и грешный припадает к стопам твоим…» Все было не то и не так! Как-то слишком учительно и книжно! «Отче! Спаси мя! Погибаю!

Выведи из позора и тьмы! Не славы уже, ни жизни даже, хочу одной справедливости… И не ее даже – покаяния жажду! Жажду умереть на родине своея! Отче!..» (Не зная того, Иван почти дословно повторял теперь так и не полученное им послание владыки Алексия.) Он представил, как лежит в ногах у старого митрополита. Когда-то покойный отец так лежал в ногах у князя Ивана Иваныча, а он, молодой неразумный отрок, стоял у притолоки, усмехаясь про себя.