Томас Манн   ::   Апт С

Эта художническая, эта, пользуясь его словом, "мальчишеская" радость игры так до конца и осталась совестливой, она, несмотря на его признание в своей неспособности "дать миру хоть каплю спасительной истины", не выродилась в отстранение от "важнейших вопросов", в то, что называют "уходом в башню из слоновой кости" и что он сам, на английский манер, называл "эскапизмом" *. "Не в натуре искусства, - сказал он в докладе "Художник и общество", первом докладе, который прочел, окончательно вернувшись в Европу, - покидать поле боя с язвительным смехом... Искусство предано добру, и сущность его доброта, которая сродни мудрости, но еще более близка любви. И если оно охотно смешит человечество, то не издевательский смех вызывает оно у него, а радостное веселье, убийственное для ненависти и глупости, освобождающее и объединяющее людей". Что касается его отношения к эскапистским тенденциям у западных собратьев по перу, то мы позволим себе привести отрывок из письма, написанного им за год до смерти, после прочтения книги Олдоса Хаксли "Врата восприятия", - тем более что строки эти дополняют психологический портрет их автора маленькой, но характерной деталью: "Это последнее и я чуть было не сказал: самое дерзкое порождение хакслеевского эскапизма, который мне никогда не нравился в этом писателе. Мистика была еще хоть в какой-то мере почтенным средством. Но что он теперь дошел до наркотиков, я нахожу просто скандальным. У меня совесть уже нечиста, когда я теперь принимаю вечером немного секонала или фанодорма, чтобы лучше спать.