Избранное   ::   Петров Сергей

Ломаю я надтреснутые сучья,

зане природа у меня барсучья,

и норовлю я в старость, как в нору,

укрыться, как в последнюю дыру.

Колюч, как дикобраз иль даже Божий еж,

живу и ежусь я от старости. Ну что ж?

Какой же рок меня вот так нарек —

старик, зубастый как хорек,

который душит дур и белых кур,

он, бывший балагур и бедокур.

И с палочкой кривой слоняясь меж вещами,

как иероглиф Солнца — скарабей,

жене я оставляю завещанье,

как жирный том моих лирических скорбей.

Послушай напоследок, друже Муза,

мне в старости бывает каково,

когда я сам себе великая обуза,

а в целом мире нету никого

опричь тебя. И посредине спора

с моим расстроенным нутром

ты посох мне, и палка, и опора,

пока еще далеко Божий гром.

Ты ластишься: пожить еще попробуй!

Пусть, дескать, гинут сверстники твои.

Стихи бегут, как по весне ручьи.

Неприрученные, они еще ничьи.

Не стану спрашивать врачей я о прогнозе.

О смерти нынче буду думать сам,

как о мгновенном мифе, как о прозе,

которая не верит чудесам.

Прощаюсь я с собой, и на разлуку

я подаю последней фуге руку.

Авось в краю моих родимых Муз

назло смертям, как дым и даль, очнусь.

Авось инобытийствовать я буду,

и в десять вечностей я сдуру попаду.

А вечность — будто хлеб печеный на поду.

Помилуй, Боже, грешного зануду,

сидит он в августе, как бы в густом саду.