Куриная слепота   ::   Коляда Николай Владимирович

Придумал или вычитал из газеты что-то про убийство старушки процентщицы и давай мусолить. Не страшен нам Достоевский, правда ведь? Ничего чёрного, тёмного в человеке он не увидел. Ерунда. Вот тут страшно, тут достоевщина настоящая, не комнатная. (Пауза.) Эти разговоры о смертях, убийствах – доконали меня, она ни о чём более рассказывать не может. Переселение душ, похороны, мозгами брякает, будто весь город только и делает, что хоронит и хоронит. Впрочем, мне всё равно, я не вмешиваюсь, я как Швейцария – должна сохранять нейтралитет, я завтра уезжаю. Сидеть невозможно. Нельзя вертеться, усаживаться – скрип половиц, будто там сотня живых существ, и я их давлю и давлю. (Смотрит на трещину на стене.) Кого напоминает мне этот профиль. Негра какого-то. Чёрный человек. Пришел к Моцарту чёрный человек. И к Есенину пришел человек. Друг мой, я очень и очень болен, и откуда взялась эта боль. Чёрный цвет. Много черноты у меня. Черным-черно. Мамочка в чёрную кассу играла когда-то, вспомнила вдруг. Какой разврат, какое распутство. А я хотела в гостиницу. Какая гостиница. Я не вижу ничего. Пелена перед глазами. Правда, поверьте. А у вас лампочка в квартире подслеповатая. Я должна сидеть тут. Помогите мне встать.

Митя подал её руку, поднял с пола, стоят близко-близко друг к другу, он улыбается.

Вы понимаете? Вы меня не тронете? Вы меня не будете насиловать? Нет, конечно. Вас, она сказала, в тюрьме самих насиловали и вы знаете, как это страшно. Я понимаю. Меня много раз насиловали.