Семейное дело   ::   Незнанский Фридрих Евсеевич

Вот и теперь Вячеслав Иванович Грязнов, выказывая полное отсутствие эрудиции в вопросах современного искусства, никак не мог взять в толк, почему тех, кто рисует на заборах всякую ерунду, нужно признавать художниками.

— А чего мне, Саня, вникать? Было бы во что вникать. Подумаешь, глубины какие! А по мне, так: если человек портит стены — никакой он не художник, а заурядный хулиган. Если какой-нибудь малец нацарапал на стене гвоздем слово из трех букв, его тащат в отделение милиции, так? А если он то же самое слово написал на стене краской из баллончика, его посылают на международную выставку, так, по-ихнему, по-графферскому? Ну и к чему мы придем? Нет, ты как хочешь, ты у нас образованный, но, по-моему, молодежь с этими граффити придумала какую-то ерунду.

— Ну если и молодежь, — Турецкий понизил голос, что служило у него признаком уверенности в себе, — то очень древняя. Потому что термин «граффити», да будет тебе известно, генерал, восходит еще ко временам древнего Рима…

— Что, неужели и тогда на стенах писали? — не поверил Грязнов. Беломраморный Рим, знакомый ему по историческим фильмам, где расхаживали сенаторы в длинных простынях и солдаты с перьями в виде панковских «ирокезов» на шлемах, уж никак не представлялся ему разрисованным анилиновыми красками.

— Ну так, как сейчас, — нет, конечно. Материальная база была слабовата, красителей таких еще не изобрели. Но вот царапали — это точно. Кто чем: гвоздями, щепками, холодным оружием. Термин «graffito» ведь и значит «нацарапанный». И если ты думаешь, что выцарапывали только латинскую матерную брань, то ошибаешься.