JК
Шут и император :: Гордон Алан
Страница: 111 из 332 — Ползал по этим стокам, разнюхивая людские тайны!
— Ах, о чем только люди не говорят, считая, что их никто не слышит в ложах ипподрома! К радости как богатых, так и не очень богатых горожан, я обнародовал множество скандальных историй, сконфузив немало высокопоставленных сановников и чиновников, и время от времени высмеивал в сатирических стишках быстро сменяющихся императоров. Привычка сия, безусловно, греховная и чертовски пагубная. Даже начав проповедовать, я еще ползал там, чтобы разжиться самыми пикантными сведениями, ибо проповедник может использовать их так же, как шут. Но потом я услышал нечто на редкость важное и отправился к Тиберию посоветоваться. Наверное, он передал мои сведения остальным, и последующие действия привели их к смерти.
Он взглянул на меня, оживление искусного рассказчика постепенно сменилось ужасом, вызванным содержанием его рассказа. И сам он вдруг как-то постарел, сник и телом и духом.
— Продолжай, — сказал я.
Цинцифицес решительно покачал головой.
— Не могу. Я рассказал им, и теперь они мертвы. Из-за меня. Если я удовлетворю твою любознательность, то же самое произойдет с тобой. Подумай хорошенько, ведь из-за этого могут убить и тебя, и твоего юного друга.
— Я прибыл сюда, чтобы все выяснить, — сказал я. — И беру на себя ответственность за собственную смерть, если это тебя успокоит. Я буду лучше вооружен с таким знанием.
Он неохотно кивнул, потом уселся на кровать, скрестив ноги, и продолжил рассказ:
— Однажды до меня донеслись неизвестные голоса. Два голоса, оба мужские. «Он уехал. Теперь можно спокойно поговорить», — произнес первый голос. Я мгновенно насторожился и занял более удобную позицию. «Главное, не упустить нужное время, — продолжал он. — Ты должен быть готов в любой момент».
— Ах, о чем только люди не говорят, считая, что их никто не слышит в ложах ипподрома! К радости как богатых, так и не очень богатых горожан, я обнародовал множество скандальных историй, сконфузив немало высокопоставленных сановников и чиновников, и время от времени высмеивал в сатирических стишках быстро сменяющихся императоров. Привычка сия, безусловно, греховная и чертовски пагубная. Даже начав проповедовать, я еще ползал там, чтобы разжиться самыми пикантными сведениями, ибо проповедник может использовать их так же, как шут. Но потом я услышал нечто на редкость важное и отправился к Тиберию посоветоваться. Наверное, он передал мои сведения остальным, и последующие действия привели их к смерти.
Он взглянул на меня, оживление искусного рассказчика постепенно сменилось ужасом, вызванным содержанием его рассказа. И сам он вдруг как-то постарел, сник и телом и духом.
— Продолжай, — сказал я.
Цинцифицес решительно покачал головой.
— Не могу. Я рассказал им, и теперь они мертвы. Из-за меня. Если я удовлетворю твою любознательность, то же самое произойдет с тобой. Подумай хорошенько, ведь из-за этого могут убить и тебя, и твоего юного друга.
— Я прибыл сюда, чтобы все выяснить, — сказал я. — И беру на себя ответственность за собственную смерть, если это тебя успокоит. Я буду лучше вооружен с таким знанием.
Он неохотно кивнул, потом уселся на кровать, скрестив ноги, и продолжил рассказ:
— Однажды до меня донеслись неизвестные голоса. Два голоса, оба мужские. «Он уехал. Теперь можно спокойно поговорить», — произнес первый голос. Я мгновенно насторожился и занял более удобную позицию. «Главное, не упустить нужное время, — продолжал он. — Ты должен быть готов в любой момент».