JК
На острове Колибрия :: Кофмен Реджинальд
Страница: 26 из 208 – Они говорят, что я был пьян, но что они не хотели арестовать меня и предать это дело гласности, считаясь сположением моего отца!… Пьян!… И это вся помощь, которую я получил от нью-йоркской полиции!
– Вероятно… гм… оно так и было, – заметил Доббинс.
Билли приподнялся на своем ложе.
– Вы когда-нибудь пили одобести, разбавленное для контрабандной торговли?
– Я никогда не пил его и в натуральном виде.
– Так смею вас уверить, что вас скорее стошнит от него, чем вы почувствуете себя хоть немного под парами.
– В дозапретные дни какой-нибудь пьяница говорил то же самое про пиво – до тех пор, пока пиво позволяло ему еще двигать языком!
– Но я говорю вам, – настаивал юный Копперсвейт, – что я помню все это совершенно ясно до того момента, когда этот негодяй с пробитым носом хватил меня по черепу. Потом я очнулся на тротуаре, позвал полисмена, вернулся с ним в ресторан. И что же я застаю? Все идет чинно и мирно, ресторан работает; только исчезла стойка, исчез Сломанный Нос и исчезла девушка. Хозяин вернулся на свое место и разыграл удивление, как заправский киноактер. Слуги, посетители – все выражали такое же недоумение. Очевидно, они боялись осложнений с полицией. Все клянутся, что я пришел навеселе и что меня пришлось выпроводить на улицу. Что вы на это скажете? Что я могу поделать, если все клянутся, что не было ни стойки, ни Сломанного Носа, ни девушки?
Доббинс покрутил свои нафабренные усы. Он особенно гордился своими волосами и усами и имел на это право: они были в значительной мере его собственного изготовления.
– Вероятно… гм… оно так и было, – заметил Доббинс.
Билли приподнялся на своем ложе.
– Вы когда-нибудь пили одобести, разбавленное для контрабандной торговли?
– Я никогда не пил его и в натуральном виде.
– Так смею вас уверить, что вас скорее стошнит от него, чем вы почувствуете себя хоть немного под парами.
– В дозапретные дни какой-нибудь пьяница говорил то же самое про пиво – до тех пор, пока пиво позволяло ему еще двигать языком!
– Но я говорю вам, – настаивал юный Копперсвейт, – что я помню все это совершенно ясно до того момента, когда этот негодяй с пробитым носом хватил меня по черепу. Потом я очнулся на тротуаре, позвал полисмена, вернулся с ним в ресторан. И что же я застаю? Все идет чинно и мирно, ресторан работает; только исчезла стойка, исчез Сломанный Нос и исчезла девушка. Хозяин вернулся на свое место и разыграл удивление, как заправский киноактер. Слуги, посетители – все выражали такое же недоумение. Очевидно, они боялись осложнений с полицией. Все клянутся, что я пришел навеселе и что меня пришлось выпроводить на улицу. Что вы на это скажете? Что я могу поделать, если все клянутся, что не было ни стойки, ни Сломанного Носа, ни девушки?
Доббинс покрутил свои нафабренные усы. Он особенно гордился своими волосами и усами и имел на это право: они были в значительной мере его собственного изготовления.