Смерть и любовь в Гонконге   ::   Конзалик Хайнц

С ума сойти, правда?! Когда я ставлю «Славянскую мелодию», я ее всегда приглашаю. Она усаживается на пол и просто млеет от счастья. У нее собственная жилая лодка. Поедем-ка к ней…

Доктор Меркер покорно кивнул. Хотя и не мог понять, чем им поможет маленькая слепая цветочница.

Лян Чанмао жила в перестроенном сампане, жилая надстройка которого была такой низкой, что в нее можно было проникнуть только опустившись на колени. Она уже спала, свернувшись калачиком на плетеном мате и положив голову на подушку, набитую гусиным пухом, но как только сампан доктора Мэя причалил к ее лодке, сразу проснулась. Своим сверхчутким слухом она улавливала самый слабый звук и любой шорох. Вдобавок тихонько заскулил ее песик Тим, в котором, похоже, смешались сразу все гонконгские собачьи породы. Он не залаял, и это было верным знаком того, что на борт поднимается известный ему человек.

Лян Чанмао соскользнула с мата, забилась в угол своей комнатки, высота которой не превышала полутора метров, и затаилась. Врагов у нее не было, в Яу Ма-теи ей все помогали. Девять лет назад ее родители вышли на большой лодке в открытое море – на рыбную ловлю – и не вернулись. Соседи заботились о слепой девочке, брали с собой на цветочные базары. Она научилась различать цветы и по запаху, и на ощупь, быстро освоила устный счет, и, когда ей исполнилось двенадцать лет, сампан соседей подтянул ее лодку к набережной, где они соорудили из старых ящиков что-то вроде цветочного киоска.