JК
Азов :: Мирошниченко Григорий Ильич
Страница: 314 из 615Больше всего он похвалил Ивана Каторжного, Михаила Татаринова, есаула Порошина, Михаила Черкашенина; хвалил он еще Алексея Старого и Волокиту Фролова, хвалил обедатаманский и прием казачий в Черкасске. Всех атаманов называл по имени и отчеству.
– Езжайте с богом, – сказал напоследок Фролов, – да бойтесь татар за Калитвой-речкой за быстрой.
Станица поскакала одвуконь [41] . И кони все были добрые. Белых коней было два: один – под Фомой, другой – под Наумом.
Солнце палило в июне 1630 года сильнее прошлых лет. Трава, не успев зазеленеть, желтела. Несло песок ветром, пыль по дорогам кружилась, зной сизый стоял туманом.
Еще и не ехали казаки, а кони уже замылились, взмокли, головами крутят. И казаки вспотели, почернели, распарились. Воротники расстегнули, едва дышат. А Наум молчит да гонит лошадей. И Фома молчит, и люди его молчат. Кинут друг дружке турецкое слово версты за четыре – раз, и снова затихнут. Седла поскрипывают, ремни на седлах в мыле…
Фома осторожно глазами вокруг водит, чутко прислушивается. Остановится посол где-нибудь, Наум Васильев возле лесочка в тени или в крутом овраге поставит поодаль часовых; попьют пресной воды, пожуют сухой рыбы, мяса. Фоме дадут, – а он сразу не ест, сперва даст пробовать чаушу: не подмешали ли отравного зелья. Отдохнув, дальше скачут.
Какие избы и попадались, так в них ночлег найти трудно было и поесть ничего не достанешь. Одна голь перекатная – беднота да горькая сирота. Мужики худые, детвора у них голодная, золотушная… Чего там взять? И ехали донцы поскорее да пооглядистее…
Двор государя встречал посла турецкого с особым почетом и блеском.
– Езжайте с богом, – сказал напоследок Фролов, – да бойтесь татар за Калитвой-речкой за быстрой.
Станица поскакала одвуконь [41] . И кони все были добрые. Белых коней было два: один – под Фомой, другой – под Наумом.
Солнце палило в июне 1630 года сильнее прошлых лет. Трава, не успев зазеленеть, желтела. Несло песок ветром, пыль по дорогам кружилась, зной сизый стоял туманом.
Еще и не ехали казаки, а кони уже замылились, взмокли, головами крутят. И казаки вспотели, почернели, распарились. Воротники расстегнули, едва дышат. А Наум молчит да гонит лошадей. И Фома молчит, и люди его молчат. Кинут друг дружке турецкое слово версты за четыре – раз, и снова затихнут. Седла поскрипывают, ремни на седлах в мыле…
Фома осторожно глазами вокруг водит, чутко прислушивается. Остановится посол где-нибудь, Наум Васильев возле лесочка в тени или в крутом овраге поставит поодаль часовых; попьют пресной воды, пожуют сухой рыбы, мяса. Фоме дадут, – а он сразу не ест, сперва даст пробовать чаушу: не подмешали ли отравного зелья. Отдохнув, дальше скачут.
Какие избы и попадались, так в них ночлег найти трудно было и поесть ничего не достанешь. Одна голь перекатная – беднота да горькая сирота. Мужики худые, детвора у них голодная, золотушная… Чего там взять? И ехали донцы поскорее да пооглядистее…
Двор государя встречал посла турецкого с особым почетом и блеском.