JК
Азов :: Мирошниченко Григорий Ильич
Страница: 525 из 615Атаман Татаринов оплошку сделал, поведя на крепость войско: побило казаков столь много…
Тимофей Яковлев не согласился с братом.
– Коль огня не погнало бы на нашу сторону, – сказал он, – речи свои мы вели бы уже не тут, а в крепости. Вины Татаринова тут нету.
– Какая думка у Гайши? – спросил Татаринов.
– Гайша на все согласен, атаман. Пойдем – пойдем. Не пойдем – не пойдем! Гайша нет только сыта верблуд, сыта джигит. Кочешь, атаман, – пойдем. Не хочешь – не пойдем! А пачему нет здесь Иван Каторжный? Пачему пленный мурза каварыл минэ: чик калава Иван Большой, чик калава Наум Васильев?
Татаринов метнул глазами в ту сторону, где молча сидел Черкашенин.
– Солгал, видно, пленный мурза!
Дед встрепенулся.
– Сумбату-мурзе, – сказал он, – срублю башку, если он солгал…
Ковер откинулся на входе, словно его сорвало ветром. Мелькнул знакомый сафьяновый сапог, кафтан золотой, чалма на голове. Блеснула золотая серьга под левым ухом: Иван Каторжный вошел в кибитку, а вслед за ним – Наум Васильев.
– Все живы ли, здоровы, казаки? – спросил Каторжный, оглядываясь.
Татаринов вскочил, не веря глазам своим.
– Дедко, гляди: Иван пред нами!
– Слыхали мы, что вы татар побили тут немало и в речке потопили, – сказал, здороваясь, Наум Васильев.
Старик Черкашенин обнимал Каторжного и Наума Васильева. Глаза его снова наполнились слезами, на этот раз от переполнявшей его радости. Он быстро потушил свечи и, подойдя к Каторжному, посмотрел в его глаза.
– Да что ж ты, дедко, плачешь? – спросили атаманы в недоумении.
Тимофей Яковлев не согласился с братом.
– Коль огня не погнало бы на нашу сторону, – сказал он, – речи свои мы вели бы уже не тут, а в крепости. Вины Татаринова тут нету.
– Какая думка у Гайши? – спросил Татаринов.
– Гайша на все согласен, атаман. Пойдем – пойдем. Не пойдем – не пойдем! Гайша нет только сыта верблуд, сыта джигит. Кочешь, атаман, – пойдем. Не хочешь – не пойдем! А пачему нет здесь Иван Каторжный? Пачему пленный мурза каварыл минэ: чик калава Иван Большой, чик калава Наум Васильев?
Татаринов метнул глазами в ту сторону, где молча сидел Черкашенин.
– Солгал, видно, пленный мурза!
Дед встрепенулся.
– Сумбату-мурзе, – сказал он, – срублю башку, если он солгал…
Ковер откинулся на входе, словно его сорвало ветром. Мелькнул знакомый сафьяновый сапог, кафтан золотой, чалма на голове. Блеснула золотая серьга под левым ухом: Иван Каторжный вошел в кибитку, а вслед за ним – Наум Васильев.
– Все живы ли, здоровы, казаки? – спросил Каторжный, оглядываясь.
Татаринов вскочил, не веря глазам своим.
– Дедко, гляди: Иван пред нами!
– Слыхали мы, что вы татар побили тут немало и в речке потопили, – сказал, здороваясь, Наум Васильев.
Старик Черкашенин обнимал Каторжного и Наума Васильева. Глаза его снова наполнились слезами, на этот раз от переполнявшей его радости. Он быстро потушил свечи и, подойдя к Каторжному, посмотрел в его глаза.
– Да что ж ты, дедко, плачешь? – спросили атаманы в недоумении.