Без страха и упрека   ::   Киселёв Владимир Леонтьевич

Старуха посмотрела в окно, за которым шли пионеры в белых-белых рубашечках и красных галстуках, с флагом, трубой и барабанами, и подумала, что Витьку она на лето в село возьмет и непременно чтоб в белой рубашке и с красным галстуком, но осенью все-таки хорошо бы вернуться вместе с ним в город, потому что здесь и конфеты эти кисленькие – витамины, и невестка, хоть в тюрьме работает, а докторша, и метро, и трамвай, и троллейбус.

«Вот, значит, чего я испугалась, – подумала старуха. – Смерть почувствовала. А нельзя, – сказала она себе. – Нельзя бояться. Но почему так выходит – чем больше человек прожил, тем больше держится он за эту жизнь, цепляется за все, даже в церковь ходит, хоть и неверующий».

Старуха считала, что человеку все можно простить, кроме страха перед смертью. Тот, кто боится смерти, кто зубами держится за жизнь так, словно рассчитывает, что все на свете помрут, а он будет жить вечно, тот уже не человек, и нет для него ни совести, ни правды, в нем в живом, как в прогнившем гробу, черви копошатся. И земля в пшеничных волнах ему чужая, и воли, и свободы он уже никогда не почувствует, а будет делать то, что прикажут. Как Довганюк. Она вспомнила залесского старосту, немцам верного помощника, и как потом, когда они его из дому вытащили и в отряд отвезли, он плакал, на коленях ползал, просил не убивать. На опушке росли дубки и березы, но они отыскали осину и повесили на ней залесского старосту.

А она тогда не боялась умереть. Тогда она всей душой понимала, что не было еще на земле такого человека, который бы жил вечно. Не было – и все. И те, кто были рядом с ней, точно так смерти не страшились.